Черный Гетман

— О чем говоришь, служивый? — зашипел обиженно собеседник, панок из первой сотни с небольшим маетком под Витебском. — Русский царь обещал тем, кто ему присягнет, оставить земли и привилегии. Наш хорунжий, пан Соколинский, с боярами уже сговорился, теперь вот сеймик собрал…

Тем временем писарь завершил чтение. Толпа настороженно притихла. Из кучки знатных шляхтичей вышел вперед сам хорунжий.

— Ну что, вельмишановная шляхта! Не кто нибудь, а целый стольник государев, князь Милославский, крест целовал в том, что царь московский всех литвинов, что к нему перейдут, примет под свою руку и будет чествовать наравне с победителями. Воевали мы за Речь Посполитую, за родную Литву, да только как нас за это отблагодарили за это король Ян Казимир и гетман Радзивилл? Мы свои головы под стрелецкие пищали подставляем, а они сидят себе, один в Варшаве, другой в Вильно, и в ус не дуют. За все время осады не то что подмоги, фунта сырого пороху от них не увидели…

Толпа одобрительно загудела.

— А царь Алексей Михайлович своих в обиду не дает, — почуяв, что его слова падают зернами на хорошо удобренную почву, продолжал хорунжий. — Всё вам сохранит — и маетки и привилегии. Службу даст вам и вашим отрокам. Двадцать пять тыщ отборного войска он под Смоленск привел, а ведь пожалел нас, не стал город силой брать. Так что подписывайте, панове, челобитную. Кто грамотный — тот именным росчерком, кто неграмотный — крестиком. Да поскорее, дело к вечеру идет, нужно успеть до заката бумагу к царю отправить…

Писарь спустился в толпу с чистыми подписными листами. За ним шел служка, сжимая в руках пучок перьев и большую чернильницу. К перьям со всех сторон потянулись нетерпеливые руки.

— Кто подписался — ступай домой! — объявил хорунжий. — Ждите, панове, по своим квартирам. Как ответ получим, всем объявлю нарочным.

По мере того, как желтоватые листы покрывались крестиками, закорючками и завитушками, двор помалу пустел. Писарь подошел к Ольгерду, стоящему сбоку от ворот, протянул лист на деревянной дощечке. Тут же подскочил и служка, протянул чиненное перо.

Ольгерд остановил обоих открытой ладонью и мотнул головой.

— Подписывай, десятник! — громыхнул с крыльца сотник Гаркуша. — Али служба не дорога, али жалование не нужно? Кончилась для тебя война.

— Я не шляхтич вашего повета, а наемный воин, — спокойно ответил Ольгерд.

— Ништо! — вмешался в разговор сам хорунжий. — То, что ты не шляхтич, тут не помеха. Чем больше подписей на челобитной, тем скорее нас царь-батюшка простит да под руку свою примет.

— Не понял ты меня, пан Юрий, — усмехнулся Ольгерд. — Я наемный воин, а потому нет у меня такой, как у тебя, шляхетской чести, чтоб с радостью перебегать ко вчерашнему врагу.

Во дворе стало так тихо, что стало слышно гудение мух. Толстые щеки хорунжего начали багроветь.

Не дожидаясь что ему скажут, Ольгерд стукнул в сердцах ни в чем не повинную калитку так, что она отлетела в сторону с коротким жалобным скрипом, вышел на улицу и зашагал в сторону дома. К отъезду готовиться.

* * *

Подготовка к сдаче города заняла со всеми переговорами да растабарами без малого две недели. Обозленный Гаркуша сдержал слово, жалованье зажал и квартирные не выделил. Денег у Ольгерда не осталось почти совсем, но к счастью хозяин, заможный шорник, согласился столовать его своим коштом. Счел, что времена теперь опасные и служивый человек в мещанском доме не обуза.

Пока шляхта, готовясь припасть к высочайшей деснице, старательно разучивала полное титулование своего нового государя, военачальники, сохранившие верность польской короне, укрылись в бастионе и в городе не показывались до самого последнего дня. Наконец, когда до назначенного срока оставалось совсем чуть-чуть, с утра пораньше оповестили: кто вместе с ними уйти пожелает, пусть в полдень соберутся у Днепровских ворот.

Выбора у Ольгерда не было. Тепло распрощавшись с шорником и его женой, отпустил Митяя (тот был Гаркушиным хлопом и должен был следовать за хозяином), и, готовясь в дорогу, сам начал обиходить коня.

Его меринок, конечно, не боевой скакун, но крепкий и выносливый. Рысью может верст двадцать без отдыха протрусить, да седока с поклажей увезет. Правда поклажи той — кот наплакал. Полмешка утащенного напоследок Митяем из гаркушиного амбара фуражного овса. Теплая зимняя одежа. Смена белья. Буханка хлеба да фунт дешевой солонины. Получается все, что нажито за этот поход — один только надежный голландский пистоль, взятый трофеем в стычке с запорожцами.

Вышел со двора не оглядываясь. Жалея коня, которому предстоял еще нелегкий путь, повел его по улице на поводу.

Путь лежал мимо рыночной площади, где важный боярин наставлял собравшуюся толпу.