Черный дом

– Вот, познакомься, это мой папка! – с неподдельной гордостью представила его Алина, окинув его громадную монолитную фигуру восхищённым плотоядным взглядом. – Прошу, как говорится, любить и жаловать. Хорош, правда? Настоящий мужик! Сильный, надёжный, любящий. Мечта любой нормальной женщины. С ним я как за каменной стеной… Не чета таким блудливым хлыщам, как ты, думающим только о том, как затащить девчонку в постель, напакостить, а потом слинять.

Полюбовавшись ещё некоторое время своим, как и прежде, безмолвствовавшим, смотревшим в одну точку, будто окаменевшим «папкой», она повернулась к Гоше и, взмахнув тонкими дугообразными бровями, проговорила:

– Но ты не подумай только, что он мой настоящий папик. Не-ет! Я, конечно, немного извращенка, но не до такой степени, чтобы трахаться с родным отцом. Это было б чересчур даже для меня! Своего биологического папашку я знать не знаю и знать не хочу: он, поганец, бросил нас с мамашей, когда я ещё пешком под стол ходила. Так что я его почти не помню… Но моя мамаша, до того как сошла с ума, тоже не промах была: слишком долго без мужика она не могла, – в этом я вся в неё. И вскоре она нашла его – моего любимого папулю, который в тот момент находился в сложной ситуации. Только что освободился – ни денег, ни работы, ни жилья. Ну, мамашка и приютила его, обогрела, обласкала…

Алина вдруг смолкла, точно прислушиваясь к чему-то или, может быть, отдавшись на минуту всколыхнувшимся в ней воспоминаниям о собственном прошлом. Но эта внезапная задумчивость длилась лишь несколько мгновений. Она тряхнула волосами, словно отрешаясь от несвоевременных, возможно, неприятных ей мыслей, и, сложив губы в вызывающе-похабную улыбочку, заговорила вновь:

– Но вскоре выяснилось, что папуля предпочитает молоденьких… ну очень молоденьких девочек! И красивых, конечно. А я как раз такая тогда и была… Ну, красивая я, разумеется, и сейчас. Даже, думаю, ещё красивее, чем тогда. А вот молодость, увы, проходит. Какая жалость! Девятнадцать намедни стукнуло. Уже девятнадцать – это ж ужас просто! Как время летит. Скоро совсем старушкой стану. Поморщусь, сгорблюсь, увяну… фу, гадость какая, даже представить противно… И кто, спрашивается, на меня тогда посмотрит? Кто клюнет на мою удочку? Кого я смогу тогда заманить сюда, вот как тебя сегодня?.. Да-а, для женщины молодость и красота – это самое главное. Это самое убойное её оружие, которое косит мужиков, как траву. Это её основной капитал, который нужно вложить как можно выгоднее, чтобы удвоить, утроить, удесятерить его! И этот капитал у меня, слава богу, имеется. В достатке! Природой я не обижена. Так ведь? – пристально воззрившись на Гошу, спросила она с нескрываемым выражением презрения к нему и уверенности в собственном превосходстве.

Гоша вскинул глаза и несколько секунд исподлобья смотрел на неё. Даже в нынешнем своём положении, после всего того, что произошло и продолжало происходить с ним по её вине, – а о том, что ещё должно было произойти в самом ближайшем будущем, он и подумать боялся, – несмотря на всё это, он по-прежнему не мог не признать, что она необыкновенно хороша. Эти тонкие, изящные черты прекрасного лица, гладкая нежная кожа оливкового оттенка, безупречная точёная фигура, стройная и гибкая, как у лани, плавные, закруглённые движения, мягкий, завораживающий голос не совсем обычного тембра, который приятно было слушать даже тогда, когда она говорила ужасные и отвратительные вещи, а главное – огромные, чуть не в пол лица, лучезарные глаза, упорный, пронизывающий, с лукавой хитрецой взгляд которых проникал, казалось, в самую душу, – всё это, вместе взятое, производило на него непередаваемое, потрясающее впечатление. Да, она действительно была неописуемо, чертовски красива, с этим трудно было поспорить. И не было ничего удивительного в том, что он, едва увидев её там, в сквере, был мгновенно очарован, можно сказать околдован, её прелестью и грацией и готов был идти за ней, как на поводке, куда угодно, хоть в пекло. Именно туда, по иронии судьбы, он и попал!

Но теперь, после всего происшедшего, после всего того, что он узнал о ней с её же собственных слов и о чём он смутно, но небезосновательно догадывался, он смотрел на неё совсем другими глазами. Застилавшая их розовая пелена спала, очарование рассеялось, чувственное возбуждение улеглось. Теперь он знал – или, во всяком случае, был очень близок к этому, – кто на самом деле эта яркая, сияющая, как звезда, красавица, точно сирена, завлекающая неосторожных и легковерных путников, чтобы погубить их.