Черный Беркут

Откровенно говоря, «рулить» этой машиной было страшновато. Даже после четырех ночей добросовестнейшего привыкания к ее нраву. Но я в темпе ускорил сознание просветлением, приложил себя бодрячком и, дождавшись зеленой вспышки стартового светофора, бросил «Стихию» вперед.

Стартовала она, как разгоняющийся истребитель-перехватчик — уже на второй секунде оторвалась от «Сапсана» корпуса на четыре, к исходу третьей стрелка спидометра ушла за цифру двести, а на восьмой алая вспышка ни разу не серийной голограммы вынудила начать столь же бешенное торможение перед левым поворотом. Его я прошел баллов на девяносто пять-девяносто шесть из ста возможных и почувствовал всего две коррекции. Ничуть не хуже отработал и следующий, правый, просвистев самую медленную точку всего на полтора километра в час медленнее предельно возможных двухсот двадцати. На первой, сравнительно медленной шикане — то есть, последовательности из левого и правого поворотов — чуть было не «просел», поэтому ее, фактически, прошла Дайна. Следующий правый отработал баллов под девяносто девять, хотя дичайшие перегрузки при торможении с трехсот сорока трех километров в час до положенных ста четырнадцати, входе в безумный вираж и разгоне до двухсот восьмидесяти восьми обычно «накрывали» по полной программе.

Очень достойно справился и с самой быстрой шиканой трассы, и с двумя следующими поворотами, зато на вираже с говорящим названием «Последний путь» почувствовал аж шесть коррекций. Но на таких скоростях он мне еще не давался, поэтому я особо не расстроился. Вернее, не расстроился вообще, ибо думать было некогда.

На первом повороте второго, заключительного круга, начали уставать мышцы шеи. Да-да, под постоянно обновляемыми бодрячками и в принципе не отключающейся регенерацией. На втором прохождении самой быстрой шиканы под управлением Дайны потемнело в глазах. А на выходе из самого последнего поворота я откровенно зевнул точку увеличения тяги. Но общая оценка за заезд, оперативно выставленная самым придирчивым наставником во Вселенной — девяносто три целых и шестнадцать сотых балла — подняла настроение в заоблачную высь. Поэтому во время традиционного финишного «вертолета» в исполнении БИУС-а я улыбался на разрыв щек. А о том, что, вообще-то, соревновался со Станиславом Угловым, вспомнил только после того, как услышал ехидный смешок настоящей победительницы гонки:

— Хе-хе, мы обогнали «Сапсан» Стасика на сорок четыре секунды!!!

…Последний акт запланированного спектакля я отыграл уже после того, как напрочь деморализованный соперник подкатил ко мне, выбрался из своей «птички», услышал звуки музыки, доносящейся из салона моей «Стихии», и задал напрашивавшийся вопрос:

— Ваш болид — не «пустышка»⁈

Толпа особо привилегированных зрителей, выпущенная на трассу сразу после остановки его машины, до нас еще не добежала, поэтому я недоуменно нахмурился, огляделся и в нужный момент отрицательно помотал головой:

— Нет, конечно: что за удовольствие кататься в предельно облегченной машине? Мой тюнинг — для экстремалов, ценящих не только скорость, но и настоящий комфорт!

Он заглянул в салон моей «Стихии», благо, открытая водительская дверь позволяла, убедился в том, что я не лгу, и под слитный смех моих девчонок ошалело выдохнул:

— С ума сойти!

А потом — что приятно порадовало — достойно признал поражение:

— Игнат Данилович, вы победили. И я — как ни обидно это признавать — вам, увы, не соперник…

— А что вы скажете о моей «Стихии» в сравнении с вашим «Сапсаном»? — полюбопытствовал я, выбираясь из салона. Само собой, не просто так и не из вредности, а отрабатывая контракт, подписанный с Третьяковым.

— Во-первых, этот «Сапсан» уже ваш, ибо я его проиграл. А, во-вторых, я видел вашу «Стихию» только до выхода из четвертого поворота, что говорит само за себя.

— Что ж, значит, мы все-таки пришли к общему знаменателю! — весело ухмыльнулся я и протянул ему руку: — Спасибо за гонку и за то, что сподобили меня собрать этот истребитель!

Он вцепился в мою ладонь, не задумавшись ни на мгновение, пожал от всей души и… спросил, реально ли как-нибудь приобрести точно такой же «истребитель».

— То есть, выкупать «Сапсан» вы не собираетесь?

— Почему это? Я дал слово и вложил в эту машину душу. Но теперь хочу и «Стихию»!

— Это меняет дело! — «успокоился» я и перешел на очень громкий шепот: — Открою страшную тайну: с конвейера «Москвы» уже сошло порядка сотни машин с таким же тюнингом. Только учтите, что нрав у них кошмарнее некуда.

— Понимаю. И предвкушаю… — начал он, но был перебит. Воронецким, которому надоело слушать нашу беседу:

— Станислав Тихонович, вы не будете возражать, если мы поздравим друга с победой?

— Прошу прощения, Ваше Императорское Высочество — я просто до сих пор под впечатлением…

— Мы — тоже! — весело усмехнулся Виктор и, забыв об Углове, шагнул ко мне: — Игнат, эта машина — действительно истребитель, и я боюсь, что она уже убила всю интригу автогонок…