Чёрный беркут

— Поеду по заставам, товарищ майор, познакомлюсь с людьми. На завтра думаю созвать совещание руководителей бригад содействия. На них теперь ляжет особенно большая нагрузка.

— Ну что ж, решение правильное. Действуйте. А сейчас едем в НКВД. Просят помочь допросить Шарапхана. Нужен переводчик. Бандит не признает даже то, что он — Шарапхан.

— Шарапхан?..

Яков почувствовал, как в висках застучала кровь. Все, что долгие годы было связано с этим именем, что выстрадал он, что запомнил с детства, вновь поднялось в нем лютой ненавистью к заклятому врагу. Он затянул поясной ремень, надвинул на глаза козырек фуражки, приказал дежурному на завтра вызвать руководителей бригад содействия, пригласить Амангельды, Аликпера, Барата, Балакеши.

Спустя некоторое время Логунов и Кайманов уже входили в серое здание НКВД. Когда шли по коридору, Якову вспомнилось, что именно здесь он навсегда простился с Василием Фомичом Лозовым. Перед его глазами будто снова промелькнула тяжкая сцена прощания.

В городе ходили слухи, что в управлении НКВД за последнее время проведена реорганизация: наиболее «ретивые» сотрудники, допрашивавшие арестованных «с пристрастием», уволены. И все же в глубине души у нового заместителя коменданта погранучастка оставалось чувство настороженности. Невозможно было забыть то, что произошло с Лозовым.

Вошли в один из многочисленных кабинетов. За столом капитан. Тут же следователь комендатуры Сарматский. Ближе к двери, на табуретке, сидел человек могучего телосложения, с лысым теменем, крючковатым носом, круглыми, как у беркута, глазами. Его коричневое от загара лицо с жесткими складками рта было изрыто оспой. Тяжелым взглядом из-подо лба встретил он вошедших.

Поздоровавшись с Сарматским и оперативником, Яков остановился перед Шарапханом, некоторое время смотрел на него, собирая всю свою волю, чтобы не дать прорваться душившей его ненависти, потом произнес по-курдски:

— Правду сказал Каип Ияс, что ты труслив, как шакал.

Шарапхан окинул его изучающим взглядом, промолчал.

— Такая слава о тебе, Шарапхан, а ты боишься даже имя свое назвать!

Шарапхан опять ничего не ответил, лишь едва заметно усмехнулся.

— Какой же ты главарь, если ведешь себя как последний шакал? Или меня не узнал?

Шарапхан и на это ничего не ответил.

— А ведь мы с тобой давно знакомы, Шарапхан. С тех пор как я вот таким пацаном по Даугану бегал. Ты стрелял в моего отца. Если ты меня боишься, значит, дерьмо ты, а не Шарапхан.

В лице бандита что-то дрогнуло. Свирепые глаза его налились кровью, но он сдержал себя, негромко проговорил:

— Всю жизнь я жалел, что и тебя тогда вместе с твоим отцом не убил.

— Узнал все-таки?

— На отца похож, — не опуская ненавидящего взгляда, сказал Шарапхан. — Попал бы на моей дороге раньше, я бы с тобой долго не разговаривал.

Кайманов едва справился с собой, стараясь ничем не выдать давивший сердце гнев. Отец, Каип Ияс, пуля в груди Аликпера, десятки других людей, погибших от рук бандита, — слишком дорогая цена за то, чтобы разговаривать сейчас с Шарапханом.

— Когда уходит из жизни большой человек, — проговорил Шарапхан, — за ним все равно уйдут те, кто топтал его следы. Шарапхан не один.

— Грозишь, сволочь? — не выдержал Яков.

— Увести арестованного, — приказал капитан.

С ненавистью и гневом наблюдал Кайманов, как медленно поднялся со своего места Шарапхан и, ссутулив могучие плечи, пошел к двери. У порога остановился, повернулся всем корпусом, сказал:

— Прощай, Ёшка. Боялся я. Думал, Кара-Куш — сопляк, пустое слово. Вижу, сила... От такого пулю получить не стыдно...

Еще раз окинув всех тяжелым взглядом, неторопливо вышел в сопровождении конвоиров.

Кайманов молча проводил его тяжелым взглядом. Еще недавно он имел право считать главным делом своей жизни месть Шарапхану. Почему же он лишен этого права теперь? Не лишен. Это право осталось за ним. Но оно перестало быть личным. Шарапхан — государственный преступник, лютый враг Советского государства. Он должен рассказать перед смертью все, что знает. Это важно, с этим нельзя не считаться. Бандита будут судить, он понесет заслуженное возмездие. «И я, как переводчик, обязан помочь следствию, чтобы показания бандита были исчерпывающе полными. В этом — мой долг».

Возвращаясь в комендатуру, Яков увидел на скамеечке возле ворот Амангельды, приехавшего почти на сутки раньше.

— Салям, Амангельды-ага, — приветствовал он его. — Когда же ты успел доехать? Я тебя приглашал только на завтра.

Следопыт невозмутимо пожал руку заместителю коменданта, с достоинством проговорил:

— Я верю тебе, яш-улы, что ты посылал за мной. Мне сказал об этом дежурный комендатуры. Когда ты думал обо мне, я думал о тебе. У меня для тебя большая новость.

— Я слушаю тебя, Амангельды-ага.

— Яш-улы, — понизив голос, сказал следопыт. — Люди говорят, появился Аббас-Кули.

— Большую новость принес ты мне, Амангельды-ага. Надо хорошо подумать, что делать. Аббас-Кули — поганый хвост Флегонта. Помоги нам его найти. Ты, наверное, знаешь, где его искать.