Чёрный беркут

— Я, во всем я виноват! — воскликнул Кайманов. — Каип Ияс со страху наговорил. Какой же я дурак, что отвел его в НКВД.

— Лозовой расстрелян еще до задержания Каип Ияса, — возразил Карачун.

— Значит, без суда и следствия?

— Зачем без суда? Был суд... Вероятно, был.

Одернув гимнастерку, Кайманов с отчаянной решимостью направился к двери.

— Куда? — Карачун встал на его пути.

— В НКВД. Надо же узнать, в чем дело?

— Не делай глупости!

— Пусти!

— Приказываю, назад! Хочешь, чтобы вместо одного двое погибли?

— Что же делать?.. Как жить?.. Кому верить?..

Карачун резко обернулся. В глазах его появились боль и ненависть. Таким, как сейчас, Яков никогда его не видел. Федор задыхался, его била нервная дрожь.

— Ты спрашиваешь, как жить? — глухо проговорил он. — А я тебя тоже спрошу... И ты мне ответь... Год тому назад Светлана ушла ночью в буран, вернулась только к утру. С той поры ее со мной нет. Я тоже часто думаю: «Как дальше жить? Кому верить?» Зря я так думаю или не зря?

Пораженный тяжким известием и внезапностью перемены разговора, Яков молча смотрел на Карачуна. «Значит, все знал... И молчал... Мучился и молчал... Хотел проверить, а Светлана сразу уехала. Проверить не мог. Ждал момента, чтобы сказать все. Момент наступил...»

— Ответь мне, — повторил Карачун. — Зря я мучаюсь или не зря?

Всего одно мгновение колебался Яков: «А, пропади все пропадом! Вот она, расплата! Ничто не проходит даром — ни добро, ни зло. Что сделал, то и получай...»

— Не зря, — не отводя взгляда, ответил он.

— Так что же я, по-твоему, должен делать?! — с болью выкрикнул Федор.

— Стрелять!..

Яков сам удивился тому, как спокойно сказал это. Ему сейчас и в самом деле не хотелось жить. Какое значение, в конце концов, имеет эта история? Что значит он сам со своей судьбой и любовью к Светлане, когда Василий Фомич так трагически погиб? Словно со стороны оценивал он и себя, и Федора, и все, что происходит сейчас, что произойдет в следующую минуту.

Карачун молчал. Его внимание будто раздвоилось: он следил за Яковом и в то же время прислушивался к какому-то голосу внутри себя.

«Колеблется! — подумал Яков. — Видно, не знает, что еще недавно Светлана была в гавахе. «Ты любишь головой, Яша, а такой любви грош цена...» Да люблю ли я ее так, как любит Карачун? И кому надо выяснять, кто больше любит Светлану, когда случилось самое страшное: погиб Василий Фомич».

— Тогда ты должен был стрелять, — с удивительным хладнокровием повторил он.

— А я не стрелял, — с какой-то отрешенностью сказал Карачун. — Спрашивал себя: «Что делать? Как жить?» И не стрелял. Надеялся, верил... Ведь могла же она ошибиться, увлечься, потом раскаяться. Не мог я потерять сразу двоих. Я не стрелял, не имел права стрелять!

— Сейчас еще не поздно, — бесстрастно произнес Яков.

Медленным, точно рассчитанным движением он расстегнул кобуру, положил перед Федором свой наган.

— Смерти ищешь? — вспыхнул Карачун. — Я сам себе горло давлю, а ты мне наган суешь?..

Что-то похожее на угрызения совести шевельнулось в груди Якова. Он сам растоптал дружбу, а сейчас еще и вел себя вызывающе с человеком, который не сделал того, что на его месте, вполне возможно, сделал бы он сам.

Зазвонил телефон. Вслед за первым звонком второй, третий... Карачун снял трубку. Докладывали с заставы Пертусу о том, что вооруженная группа нарушителей обстреляла наряд, прошла в глубь нашей территории. Личный состав поднят по тревоге.

Карачун стал по телефону отдавать распоряжения, а Яков, опустошенный, безразличный ко всему, продолжал стоять у окна. Он уже не думал ни о себе, ни о Федоре. В голове мелькали какие-то воспоминания, обрывки мыслей. Вспомнилось прощание с Лозовым: «Что бы ни случилось, Яша, все равно верю в партию, в наше великое дело. И ты верь». В мозгу с отчетливой ясностью вспыхнула картина: Алешка Нырок выбивает коротким шомполом патроны из барабана револьвера, комиссар заклеивает пластырем рану. «Сколько всякой сволочи возрадовалось бы, Яша, если бы ты себя убил».

С трудом понял: прорыв. Вооруженная банда идет в наш тыл...

ГЛАВА 5. ПОИСК

Машина резко взяла с места и выехала со двора комендатуры. Кайманов сидел рядом с водителем, молча следил за каплями дождя на ветровом стекле. Стеклоочиститель монотонно, как маятник, мотался из стороны в сторону, слизывал капли. Но они возникали снова и снова, сбегали вниз дрожащими, извилистыми дорожками.

Пораженный всем, что только что произошло, Яков мучительно искал объяснения случившемуся и не находил его.

«Василия Фомича нет в живых. Лозовой расстрелян, как враг народа. Имя его запятнано. Почему? Какая злая сила сразу зачеркнула все хорошее, что было сделано им?»

Тяжкие думы, как дрожащие, стекающие по ветровому стеклу капли, догоняли друг друга. Свет фар выхватывал из темноты участки дороги. «У пограничников не должно быть ни минуты замешательства или духовной слабости», — вспомнил он одну из заповедей Карачуна.