Черные алмазы

И вот начали устраивать концерты, поэтические чтения и научные доклады. Это сразу оживило общество, сблизило «чужаков». Они виделись и на репетициях; одетые не для роскошного бала, осмеливались пожимать друг другу руки. Запоминали имена друг друга. Даже на улицах стали друг друга узнавать. И радовались встречам. Потом появились и темы, на которые они могли беседовать с обоюдным удовольствием.

Все же – истины ради надо признать – к полуночи концерты, доклады, любительские спектакли заканчивались, ученые, художники, поэты находили, что пришло время расходиться по домам, и члены высшего общества оставались в одиночестве. И как же прекрасно себя чувствовали и те и другие! И те, что пошли по домам, и те, что остались.

Лишь тогда начиналось настоящее веселье. Молодежь танцевала, старики играли в вист, тарок, и так до утра.

Если бы ученые, артисты и поэты не ушли, они занимались бы тем же! Зачем же они уходили? Они тоже могли бы участвовать во всех развлечениях, но все это было не для них. Им было лучше уйти домой.

Аббат Шамуэль прекрасно умел создавать рекламу. Когда в доме графини Теуделинды должен был состояться какой-нибудь примечательный доклад, все задолго узнавали об этом. Отец Шамуэль рассказывал обществу о жизни артиста, писателя, ученого, скрипача или мастера на все руки, чтобы члены общества знали, о чем говорить с героем вечера.

Трех дней, оставшихся до вечера графини Теуделинды, оказалось достаточно, чтобы прошлое Ивана Беренда стало всем известно до мельчайших подробностей и до начала доклада можно было посудачить о нем.

«Правда, что он круглый год живет на дне каменно-угольной шахты?» – «И моется только в новолунье?» – Parbleu! {Черт побери! (фр.)} Сейчас как раз последняя четверть!» – «Он еще ни разу в жизни не разговаривал с женщиной». – «Он общается только с зубами мамонтов». – «В его докладе будет четыреста пятьдесят греческих, латинских, арабских и еврейских слов!» – «Правда, что он ради эксперимента сжег у графини Теуделинды бриллиант в три карата, который стоил восемьсот форинтов?» – «В нем было четыре карата, и стоил он тысячу пятьсот форинтов».

– «Ему это нетрудно, ведь он сам умеет делать алмазы».

– «Неужто умеет?» – «И никогда ничего не ест, кроме чеснока». – «Может быть, он хотя бы сегодня воздержится?» – «Он будет что-то делать с электрической машиной».

– «Музицировать на ней?» – «Да нет, он нас всех наэлектризует!» – «О, это и в самом деле весьма необходимо». – «А будет неплохо, если он поставит дряхлого барона Штефи на изолятор, на котором волосы у людей от электризации становятся дыбом; парик у барона мигом улетит».

– «А где эта дьявольская машина?» – «Вон там, за книжными полками, но до нее нельзя дотрагиваться: дотронешься, сразу рот скривится, да так кривым и останется».

– «А, бросьте! Это электроосветительная машина, я знаю. я такую в Париже видел. Но оригинальность ее в том, что, если кто-нибудь в обществе накрашен, все краски сразу почернеют».- «Diable {дьявольщина! (франц.)}! Это следовало при входе afficher {объявить (франц.)}. – «А графиня Теуделинда об этом знает?» – «Сегодня у нее особенно белое лицо». – «С этой огромной алмазной диадемой на голове она похожа на мраморную невесту в ОЗампе». – «А вот сестричка Ангела сегодня особенно очаровательна!» – «Ты находишь?» – «Белый жемчужный убор придает ее лицу какую-то кротость».

– «Это уже свойство убора». – «Ну, а если наш дикарь, увидев множество столь блистательных дам, забудет о магнетическом электроосвещении?» – «Он постепенно освоится. Примем его любезно, пусть чувствует себя непринужденно. Вон он идет, его наш святой отец эскортирует».

Последние слова принадлежали кавалеру, назвавшему графиню Ангелу сестрицей; двадцатилетний юноша, изящный, безукоризненно сложенный, поспешил навстречу Ивану, которого ввел в зал аббат Шамуэль, и представился ему в качестве графа Эдэна, племянника хозяйки дома, а потом, взяв гостя под руку, подвел к графу Иштвану, двоюродному брату хозяйки, весьма начитанному человеку, и познакомил с ним. Они перемолвились друг с другом несколькими словами, которых оказалось достаточно, чтобы Иван убедился: тут и знатоки искусства есть! Потом граф Эдэн заставил его пожать руки некоторым своим друзьям. Все они тоже были очень учтивы с Иваном. Прием был самый благожелательный. Затем господин аббат прошел с ним в другой зал, где собрался кружок светских дам, и подвел к хозяйке. Графиня протянула ему руку и любезно его приветствовала. Граф Эдэн снова взял его под руку, подошел с ним к группе молодых девиц, стоявших в дверях соседнего зала, и представил графине Ангеле.

Иван был немного предубежден против графини, но внешне ничем этого не выдал.

– Вы редко бываете в Пеште, – сказала графиня Ангела, знакомясь с ним.

– Да, я давно здесь не был. Но, как мне известно, графиня, и вы здесь впервые. Раньше вы не жили в Пеште.

Лицо Ангелы сразу вытянулось: сейчас начнутся расспросы о князе Тибальде.

– Да, – сухо ответила она и продолжала резким тоном: – А какое это имеет значение, что я впервые в Пеште?