Черные алмазы

— Ясно. Господин Каульман — отменный мошенник. Но все же сделайте так, как он советовал. Господин Каульман ошибается, полагая, что столь крупного зверя можно заманить в шелковые тенета. Ну, что же, примите вашего высокого гостя. За вас я спокоен, вам не опасны чары его превосходительства, а вот за эту бумагу опасаюсь — как бы не дошло до беды.

Итак, Эвелина продела свою прелестную белую ручку под руку Петера Сафрана и провела его в другую комнату, всю заставленную серебром. А оттуда через закрытую дверь в четвертую комнату, которая вместо ковров была украшена искусными резными деревянными панелями, а на потолке перекрытия и балки тоже были покрыты резьбой и выпуклыми точеными завитками; портьеры на окнах поддерживали крылатые амуры, вырезанные из того же дерева, что и настенные украшения, старинная мебель являла собой шедевр, а великолепные кариатиды — чудо искусной резьбы; часы двухсотлетней давности были заключены в корпус филигранной работы с восходящим солнцем, луной и созвездиями; некоторую строгость и сумрачность комнаты, придаваемую ей деревянной обшивкой, скрашивали вделанные в стены овальные фарфоровые картины-пейзажи; в трех окнах открывались подобные же пейзажи, только они были на стекле, а четвертое окно, в такой же круглой раме, что и картины, выходило в зимний сад; там взгляду открывалось подобие японского садика, полного цветущих камелий, азалий и гортензий. С потолка вместо люстры свисала ваза с цветами, и вьющиеся растения взбегали от нее вверх к потолку и оттуда снова свешивались вниз, покрывая зелеными листьями и красными шапками цветов человеческие фигуры в стиле рококо с рогами и рыбьими хвостами.

Здесь Эвелина усадила Петера Сафрана на кушетку, а сама села рядом с ним в кресло.

В комнате, кроме них, никого не было.

— Ну, видишь, Петер! — сказала Эвелина, кладя свою ручку на руку мужлана в сермяге. — Значит, была на то воля божья, чтобы я с тобой рассталась. Мне это далось тяжело, поверь, ведь нас тогда уже трижды огласили в церкви. Но не следовало тебе обижать моего бедного Яношку. И меня ты избил. Ну, да ладно, оставим это. За побои я на тебя не сердилась. Мне другое было обидно. Ты ведь не знаешь даже, что, когда ты не вернулся домой, я пошла разыскивать тебя темной ночью через весь лес, к корчме в котловине. Там я увидела тебя в окно. Ты танцевал с Манци Цифра и даже целовал ее. Вот когда я рассердилась на тебя.

Петер стиснул зубы. Он чувствовал, что попался и связан по рукам и ногам. Он же еще и виноват! И даже нечем оправдаться. Не может же он прямо сказать: то, что дозволено мужчине, не дозволено женщине! Коли честного уважающего себя мужчину дома жена упрекнет в чем этаком, он знает, что ответить: отколошматит ее как следует — вот и весь сказ; но как обходиться с такой важной дамой, ее ведь не схватишь за косу и не станешь трепать, покуда сама не признается, что не права?

— Ну, да теперь все позади, — с приветливой благожелательностью продолжала Эвелина. — Выходит, господь все устраивает к лучшему. Тебе со мной была бы вечная маята, ведь я люблю спорить, я упрямая, ревнивая, а теперь ты сам себе хозяин. И мне, видишь, какая выпала доля. Сколько добра я могу сделать людям! В моем доме каждый день кормится десятка два бедняков. А скольким несчастным я помогаю улаживать их беды-напасти, стоит мне только замолвить за них слово перед знатными господами. Я могу облагодетельствовать всю нашу долину. В моих силах сделать такое, что тысячи людей станут благословлять меня. Разве это плохо?

Эвелина ждала ответа. Петер Сафран и сам видел: пора наконец доказать, что он не проглотил язык.

— И все это огромное богатство заработано на бондаварской шахте?

Эвелина густо покраснела. Что ей ответить на этот вопрос?

— Не совсем. Но я зарабатываю своим искусством. За каждое выступление на сцене и получаю пятьсот форинтов.

«Пятьсот форинтов!» — подумал про себя Петер; это и впрямь большие деньги. Тут уже многое становится понятным. При таких-то деньгах можно бы справить себе платье и подлиннее, но что поделаешь, раз городскому сброду так больше нравится. В конце концов хоть и в театре, а такая же работа, еще повыгоднее, чем возить уголь. Вот и приходится подтыкать подол. Ведь «всякий труд почетен»!

Петер Сафран немного оттаял.

— Ну, не делай такого сердитого лица! — уговаривала его Эвелина. — Когда вернешься домой, расскажи, что ты говорил со мной, что мы виделись. Если дома у кого в чем нужда, напишите мне хоть строчку, и я, чем можно, тотчас же помогу. И потом, советую тебе, женись, коли еще не женился; есть там у вас Панна — красивая, добрая девушка, мы с ней были подругами, или Аница, та вечно бегала за тобой, из нее выйдет хорошая жена. Только на Манци не женись, прошу тебя, с ней ты не будешь счастлив. На обручение твоей будущей невесте я посылаю свадебный подарок — вот, смотри: пару серег, цепочку на шею и брошь; а тебе дарю на память вот эти часы; на крышке нарисован мой портрет. Вспоминайте меня, когда будете счастливы.