Читаем Черновой вариант полностью

И страх, и любовь, и грусть. Я понял наконец-то, что Тонина никакой не идеал, она просто человек, уязвимый, как все. Она, конечно, ходит в магазины, как моя мама, и готовит обеды для своего мужа. И сейчас ей очень плохо.

27

Утром все сделали вид, что ничего не произошло.

Воды не было. Мылись снегом и зубы чистили снегом.

Все вокруг казалось другим, будто я впервые видел это место. Справа пустые домики базы, слева - снежное поле. Небо в маленьких пестрых перышках облаков, как спинка курочки-рябы.

После завтрака все собирались идти на лыжах, а я - домой. Тонина меня догнала и, замявшись, говорит:

- Володя, забудь, пожалуйста, про вчерашнее.

Я смотрел на нее прямо, не скрываясь. Она боялась, что я в школе могу сболтнуть лишнее. Попросила бы Мишку, он бы прямо сказал: "Володя, не трепись о вчерашнем". Не доверяет Мишке.

- Вы могли бы меня не предупреждать.

Она подошла ко мне совсем близко и стоит.

- Не обижайся, мой душевный человечек. Я тебя поняла.

Что поняла? Она же меня не знает.

- Ну, я пойду, - что было сил оттолкнулся палками, чтобы сразу взять разгон. И покатил.

Кого я любил? Не себя ли? Я интересовался только собой и своими чувствами. А может, это у меня возрастная потребность в любви к чему-то красивому, блестящему, яркому?

Я уже сам себя не понимал. Гармония - это когда человек имеет возможность судить обо всем ясно и правильно. У меня этой гармонии нет.

28

Первое января.

Высунув язык, мчусь домой. Я люблю только свою мать, такую, как она есть: не очень красивую, не современную, не модную, не рассуждающую про Фолкнера и Гогена.

Прихожу виноватый, ищу слова. Мать какая-то невеселая. Мнется, мнется, наконец говорит:

- Ты не ругайся, пожалуйста, я дверью хлопнула, упала твоя картинка с церковью и помялась.

Протягивает мне испорченную пластину. А я заливаюсь великодушием:

- Ничего страшного. Пусть все наши несчастья этим и кончатся.

Она повеселела. Я осторожно спрашиваю, что она вчера делала, и вдруг замечаю на столе открытую общую тетрадь. Это мой дневник. Я столбенею на месте.

- Что это? - спрашиваю.

Она молчит, внимательно смотрит. Она прочла.

- Ты читала это? - Я готов расплакаться.

- Нет, не читала. Она здесь лежала. Я думала, нужная. - Показывает на стопку книг. - Я пыль вытирала...

Что она несет?

- Зачем ты рылась в моих книгах?

- Я ничего не читала.

- Как тебе не стыдно! - Я начинаю орать. - Я дома не могу хранить вещи! Шпионишь за мной!

Ненавижу!

Я с воплями несусь в ванну и запираюсь на крючок. Она все прочла, в этом я уверен.

- Это еще хуже, чем чужие письма вскрывать! - кричу из-за двери.

Она этого не понимает. Как жить с такой? Отец прав, какой из нее друг? Отец знал, что делал. Только в историю кретинскую попал со своим отцовством. Может, он никому и не говорит, что вот уже шестнадцать лет у него есть сын. Как же он может меня по-настоящему любить, если ее не любит? А я ее сын, шпионкин.

29

Первое февраля.

Отец мне выдал деньги. Кончу школу и Денег у него не буду брать. Скажу ему, что со стипендией моей покончено. Придумал на Восьмое марта матери подарок из этих денег купить и сказать, будто отец послал. Как мне раньше это в голову не приходило? Невинный обман, а ей приятно. Прихватил с собой Надьку Савину, и после уроков пошли выбирать. Часа три ходили. Купили кофту. Матери должен пойти кофейный цвет.

Когда домой шли, Гусева встретили. У него хорошая улыбка, рот до ушей. Симпатяга.

- Здорово, - говорит, - художник. Что же не звонишь? Раздумал работать?

Я и сам расплываюсь от удовольствия и смущения.

- Нет, не раздумал, телефон потерял. Потом каникулы, потом хотел у Мишки Капусова выспросить, как до вас добраться, вот и прособирался.

Он снова записывает мне телефон.

- Гуляете? - спрашивает.

- Маме подарок покупали.

- А я здесь недалеко работаю. Видишь дом с башенкой? На втором этаже. Приходи на следующей неделе. И барышню свою приводи.

Тут и Надька обрадовалась, по голосу слышу.

- Спасибо, - радостно говорит. - А чем вы занимаетесь?

- В основном бумажным делом. А вам покажу что-нибудь интересное. Чудес у нас много.

Здрасьте-пожалуйста, Надька-то здесь при чем? На что она мне сдалась?

- Зайдем, - говорю, - обязательно.

И мы прощаемся.

- Хороший дядька, - говорит Надя. - Откуда ты его выкопал?

- Много будешь знать.

Обиделась. Ну, да бог с ней. Нужно как-то избавить ее от этой глупой детской влюбленности.

30

Все это время я помнил о предложении Гусева.

Естественные науки меня всегда привлекали. Ботаника и зоология больше, анатомия меньше.

Перейти на страницу:

Похожие книги