Чернолесье

Таким образом, у нас была фора. Не до утра, конечно, но до момента, когда гвардия хватится его сиятельства и начнет основательно прочесывать замок. Тогда они быстро заметят, что часовых на посту у башни нет, и поднимут тревогу. Но это вряд ли случится сразу. Если повезет, час-другой у нас есть.

Самому мне выйти из замка не составило бы труда — гвардейского лейтенанта никто не стал бы расспрашивать, что он тут делает и по какому праву. Разве что не повезло бы нарваться в коридорах на капитана или начальника караула. А вот с Кирой было сложнее: у нее ведь тут даже не было подходящего платья, в котором даме было бы прилично появиться на улице. По меркам этого мира она ходила почти что в нижнем белье, и ни один пост не пропустил бы ее без закономерных вопросов.

Впрочем, эту проблему мы решили: убитый алебардщик был весьма субтильного телосложения, и его форма пришлась Кире почти в пору. Пришлось только закатать шоссы, но это было почти незаметно. Волосы ее мы тщательно спрятали под форменным шлемом, тонкие руки — под перчатками. Оставалось только лицо — слишком женственное для мушкетера его сиятельства. Но тут нашим союзником должен был стать мрак, царящий в замке. Он же скрыл и пятна крови на темной форме.

Надо сказать, что Кира перенесла происходящее стоически. Больше всего я боялся, что она или шлепнется в обморок, или забьется в ужасе в угол комнаты. Однако она, хоть и едва стояла на ногах от шока, действовала решительно.

Дальнейшее отложилось в моей голове отдельными всплывающими картинами.

Вот мы с Кирой шагаем по пустынным коридорам замка, и я делаю над собой гигантское усилие, чтобы не броситься наутек, заслышав где-то в отдалении шаги.

Вот я бужу только что вернувшегося из трактира пьяного Винса, втолковывая ему, что нужно срочно седлать барана и найти среди ночи лошадь для Киры за любые деньги.

Вот я в переполненной общей зале, среди косящегося на мой гвардейский мундир сброда, объясняю ситуацию Максу и Лане, и их глаза по ходу моего рассказа расширяются от ужаса.

Вот мы еще не успеваем на сто метров отъехать от города, как на ратушной колокольне начинает тревожно бить набат.

Следующее, что я помню — как мы стояли в предрассветных сумерках на заросшем бурьяном проселке в трех милях от Брукмера, и Макс выпытывал у меня, что я собираюсь делать дальше. А я ответил, что знаю только одно место, куда мы можем направиться.

Глава 23

— Ох, Ромка, натворил же ты дел, — тихо проговорила Лана.

— Да я понимаю, — ответил я, пытаясь устроиться поудобнее на холодной сырой бочке.

— Мне кажется, не совсем понимаешь, — в голосе Ланы звучало сочувствие. — На Ульмере очень многое держалось, а наследника он не оставил. Сейчас в маркграфстве все посыплется. Бароны перегрызутся между собой, иеремиты вылезут из-под коряги и перейдут в наступление, герцог Каруинский тоже своего не упустит. А тут еще этот Ник и его ребята в черных плащах. Что бы они ни замышляли, им наверняка такой хаос на руку.

— Ну, давай казним меня теперь! — невольно огрызнулся я.

Лана вздохнула.

— Да я не к тому, — ответила она.

Лана лежала на жесткой лавке, мы с Максом устроились прямо на полу, на принесенных старостой соломенных тюфяках. Он заботливо предлагал нам разместиться в его избе, но мы решили, что в уединенной хижине мы будем привлекать меньше внимания.

После нашего бегства из Брукмера я не придумал ничего лучше, чем отправиться в ту самую деревню, где почти год назад началась моя карьера егеря. Двигаться по большим дорогам и заезжать в города было смертельно опасно, так что мы кружили по проселкам, шли шагом через дебри, прятались днем по лесам и заброшенным домам, и потратили на дорогу раза в три больше времени, чем когда мы с Винсом ехали отсюда в Брукмер. Добрались, однако, без приключений.

Вести о гибели его сиятельства в эту глухомань еще не добрались, однако наше появление, конечно, местных удивило и даже испугало немного. На нас посматривали из-за приоткрытых дверей, а матери отчего-то загоняли детей домой при нашем приближении. С особенным недоверием все посматривали на Киру. Оттого ли, что она была рыжая, или оттого, что явилась в мужском платье, а может быть, и чувствовали в ней что-то.

Староста, однако, увидев меня и Винса, обрадовался, к сыну бросился с объятиями, мне почтительно пожал руку, а на предложение сдать нам его гостевую хижину на пару-тройку дней согласился, и даже пообещал не брать денег. И вот мы набились в пропахшую капустой и луком темную избу в ожидании, когда Кира определит, наконец, точное место, куда нам следует отправиться.

Одетая в купленное у старостиной дочери простое серое платье из грубой ткани с незатейливой вышивкой, она сидела за импровизированным столом из двух бочек и, морщась время от времени от усталости и плохого освещения, что-то сверяла в своих записях. Единственным источником света ей служило мое синее лезвие.