В один из своих приездов — это было в феврале 1821 года — Сергей застал у Раевских поэта Пушкина, которого знал по Петербургу. Пушкин приехал из Каменки вместе с Раевскими и скоро должен был вернуться в Кишинев, место своей ссылки. Сергей знал его оду «Вольность», за которую он был сослан, и прочел ему несколько стихов наизусть:
Пушкин удивился, что Сергею известны его стихи.
— Видите, и печати не нужно, — сказал он смеясь.
Он расспрашивал Сергея о возмущении Семеновского полка, прерывал его нетерпеливыми замечаниями и недовольно покачивал головой.
— Не так дела делаются, не так, — говорил он. — Гишпания — вот пример. Нюхайте почаще гишпанского табаку да чихайте погромче. — И, прохаживаясь по комнате, повторял шутливо: — Хорош гишпанский табак, право, хорош!
Приехал из Москвы генерал Орлов и привез известие о закрытии Союза. Сергей был возмущен. Орлов рассказывал, что он был только на первом заседании, а потом больше не ходил, так как и без того стало ясно, что уже заранее решено похоронить Союз.
— Я их там припугнул порядком, — говорил Орлов с самодовольной усмешкой. — Сразу предложил крутые' меры: завести тайную типографию, фабрику фальшивых ассигнаций…
— Для чего это? — удивленно спросил Сергей.
— Как же, — ответил Орлов, — это дало бы тайному обществу средства и подорвало бы кредит правительства. Вы бы видели, как они там всполошились!
Сергей, Давыдов и князь Волконский тут же порешили ни в коем случае не покидать общество.
— Восемь человек не имели права уничтожать целое общество, — говорил Сергей. — Им было поручено преобразовать Союз, а не решать вопрос о его существовании. Они переступили границы своей власти.
Сергей спрашивал Орлова, как он предполагает поступить: останется ли он в обществе или нет? Орлов отвечал уклончиво.
— Решительных людей не видно, — говорил он. — Подождем, посмотрим.
Он был помолвлен со старшей Раевской, Екатериной Николаевной; скоро должна была быть свадьба. Он не хотел подвергать опасности свою будущую семью.
Через Орлова, который уезжал в Кишинев, в свою дивизию, Сергей передал письмо в Тульчин для Пестеля.
Ответ от Пестеля был получен им в Бобруйске; его привез один из молодых тульчинских членов, завербованных Пестелем. Пестель сообщал, что тульчинские члены во всем согласны с Сергеем и, не считаясь с московским постановлением, будут продолжать дело общества. «Что касается до преобразований в устройстве общества, — писал Пестель, — то Тульчинская управа произведет их сама, поскольку она осталась единственной».
Весной 1821 года пришла весть о начавшемся в Греции восстании против турок. Предводителем восстания был генерал русской службы князь Ипсиланти, грек родом. Он вторгся в турецкие пределы из Бессарабии с кучкой гетеристов[37] — членов тайного патриотического общества, давно образовавшегося в Одессе.
В Европе распоряжался тогда Священный союз монархов, образованный по предложению императора Александра для защиты престолов и христианской религии. Греки были единоверцы, православные; но при этом они были революционеры, восставшие против законной власти турецкого султана. Император Александр был в затруднении.
Начальнику штаба второй армии генералу Киселеву поручено было собрать сведения о греческой гетерии. Он поручил это Пестелю. Пестель представил обстоятельный и беспристрастный доклад обо всем устройстве гетерии, сравнив ее с обществом карбонариев в Италии. Доклад был послан императору Александру в Австрию, где он был тогда на конгрессе. Император остался очень доволен ясным изложением дела. Пестель получил благодарность. Его влияние при главной квартире возросло. К нему чувствовали полное доверие.
После этого Пестель принялся за устройство Южного общества. Он подчинил его той же дисциплине, какая была в гетерии. Во главе была поставлена директория из трех лиц. Директорами были выбраны Пестель и генерал-интендант Юшневский, «человек твердый и хладнокровный», как отзывался о нем Пестель. Третьим директором избран был Никита Муравьев. Это нужно было для связи с Петербургом. Никита не участвовал в московских совещаниях, и можно было надеяться, что он тоже против уничтожения общества. Пестель написал ему письмо, прося сообщить, что делается в Петербурге и согласен ли он вступить в директорию.