Черниговцы [повесть о восстании Черниговского полка 1826]

— Все зависит от быстроты и единства действии на севере и на юге, — сказал он. — Может быть так, что начнут в Петербурге, а мы присоединимся. Или же начнем мы — тогда должен содействовать Петербург. Я надеюсь уговориться с Трубецким. Мы не согласны в цели, по покамест нам по пути, а что дальше — увидим.

Пестель заговорил о том, что именно следует предпринять в Петербурге: надо поднять гвардию и флот, занять дворец, крепость и сенат, арестовать всю царскую фамилию и от имени сената объявить манифест об учреждении временного правления и о предстоящих преобразованиях,

— Лучше всего, — сказал он, — если бы вы, покончив здесь, немедленно отправились в Петербург и приняли командование. Бестужев пусть остается в Москве, а я буду в Киеве.

Сергея заботила какая-то мысль, что было видно по его сдвинутым бровям.

— Как поступить с государем и с царской фамилией после ареста? — спросил он и вдруг густо покраснел. — Может быть… заключить в крепость?

— Вы поступите, как повелевает вам долг и совесть, — сказал Пестель. — Оставить государя в заключении было бы неразумно. Увезти за границу — он мог бы вернуться с иностранными войсками и, во всяком случае, был бы источником вечного беспокойства. Значит…

— Да… — пробормотал Сергей, опустив голову.

— Государь должен быть принесен в жертву вместе с великими князьями, ближайшими наследниками престола.

— Убить безоружного… — проговорил Сергей, уже не скрывая своих чувств, — это ужасно…

Пестель поглядел на него с ласковой улыбкой.

— Нам не по розам ходить, Сергей Иванович, — сказал он, — надо быть готовым на все.

Он встал, походил по комнате, потом подошел к Сергею и погладил его по плечу.

— Вы слишком чисты душой, Сергей Иванович, сказал он. — Vous etes trop, pur, mon cher[40].

X. ГЕНИЙ МИРА

Осенью 1824 года Матвей уехал из Петербурга. Он поселился в своем Хомутце, на берегу Хорола, в обширном доме, который крестьяне называли дворцом. В доме было чуть не пятьдесят комнат. Из них Матвей отделил себе две маленькие комнатки просто, но удобно обставленные.

В Хомутце Матвей был один. Иван Матвеевич с новой семьей большую часть года проводил в Петербурге. Младшая сестра, Элен, остававшаяся еще в Хомутце, вскоре вышла замуж за Семена Капниста и уехала к мужу.

Матвей жил в уединении, занимаясь книгами, цветами, огородом и фруктовым садом. Он делал все своими руками. Сам поливал цветы и копал огород. Зимой разгребал снег и колол лед на реке.

При нем состоял только один камердинер — бедный неаполитанец по имени Замбони. Это был тощий человек, с лицом сморщенным, как печеное яблоко. Все называли его «бедный Замбони».

Уединенная жизнь Матвея разнообразилась только поездками в Обуховку. Там многое изменилось: умер старый поэт Капнист, умер и monsieur Асселен. Алеша Капнист служил в Киеве адъютантом при генерале Раевском, командире четвертого корпуса. Семен Капнист был в Полтаве.

Когда коляска Матвея показывалась на пригорке, навстречу ему на крыльцо с веселым криком выбегала Соня — теперь взрослая, располневшая девушка со свежим деревенским румянцем на щеках.

Не одна Соня привлекала Матвея в Обуховку. У Сони была подруга, которая часто гостила у нее, — княжна Полина Хилкова, внучка Троилинского, хорошенькая, кокетливая барышня с большими серыми глазами, которые то блестели задорно, то скромно опускались вниз.

В присутствии Полины Матвей испытывал странное оживление. Он то шутил, то пускался в красноречивые рассуждения, то читал с воодушевлением стихи. Она звонко смеялась его шуткам и слушала Матвея со вниманием, когда он начинал говорить серьезно, хотя не всегда понимала его. Он казался ей «умником», и она немножко боялась его.

Возвращаясь потом в Хомутец, Матвей подолгу отдыхал на перекрестке двух дорог, у источника, над которым стоял крест. В эти минуты уединенных размышлений ему казалось, что он покоен и счастлив.

Летом 1825 года приехал в Хомутец Иван Матвеевич с женой

Прасковьей Васильевной, с тремя детьми, с неизменным дворецким Фернандо и многочисленной прислугой.

Хомутецкий «дворец» ожил; были отперты все пятьдесят комнат, лакеи и горничные сновали туда и сюда по двору, гостиная по вечерам блистала огнями, и у круглого стола возле камина раздавались шутки и смех.

В конце августа в Хомутец приехал на побывку Сергей.

На другое утро после его приезда, когда в доме все еще спали, Матвей, в сером просторном сюртуке, спустился в сад с наполненной лейкой. Он осматривал свои цветники и осторожно обрывал увядшие лепестки на цветах. Потом, оставив лейку на террасе, направился к фруктовым деревьям.

Навстречу по дороге, проложенной среди фруктового сада, легкой рысью ехал верхом Сергей, возвращаясь с прогулки. Он был оживлен. Завидев Матвея, он спрыгнул с седла, подхватил брата под руку и сказал с ласковой улыбкой:

— Мы с тобой не поговорили как следует. Погоди, я отведу лошадь.

Он отвел лошадь в конюшню, находившуюся во дворе за домом, и вернулся к брату.