Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826)

Спустя некоторое время на дороге показалась коляска. В коляске сидел перепуганный управитель. Гебеля уложили в коляску и доставили в экономию. Тут ему снова сделалось дурно. Управительница охала, вздыхала и терла ему виски снегом.

Потом, когда он очнулся, она перевязала ему раны. Сколько его ни уговаривали управитель с женой передохнуть в экономии, он настоял на том, чтобы его везли немедленно домой в Васильков.

Управитель сам сопровождал Гебеля до деревни Снетинки, где стояла первая гренадерская рота под командой преданного Гебелю капитана Козлова. Тут Гебель переночевал. Самого капитана не было дома.

За раненым ухаживала старушка, мать капитана, очень польщенная тем, что может услужить начальнику своего сына.

Утром следующего дня Гебель в коляске капитана Козлова был отправлен к своей супруге Христине Федоровне. Она всплеснула руками, когда его ввели под руки в дом, одетого в тулуп управителя и с головой, наглухо обмотанной женскими шалями, так что не было видно лица.

— Бармгерцигер готт![52] — воскликнула она, распаковывая своего мужа. — Густав, что они с тобой сделали!

XVIII. МАЙОР ТРУХИН

В среду, 30 декабря, город Васильков с утра был в волнении. Известие о том, что вечером был привезен командир полка, весь израненный и избитый, мгновенно облетело город и разнеслось по уезду.

С ужасом передавали друг другу, что бунтуют везде мужики, что они уже разгромили экономию графини Громницкой и ограбили сокровища графини Браницкой.

Усатый помещик Милевич, в польском казакине и высоких сапогах, прискакал из своей деревни Мотовиловки и требовал воинскую команду для усмирения крепостных девок. Он клятвенно уверял, что когда одна из девок разбила сегодня утром чашку, то жена его не посмела даже ее ударить.

— Свенты Езус, то бунт! — восклицал он с азартом. — Жена замкнулась в комнате и плачет. Она боится пускать к себе девок.

В доме Гебеля с утра толкались посетители. Одни выходили, другие приходили. Христина Федоровна, жена Гебеля, принимала всех в гостиной и чувствительно наклоняла голову набок с видом полной покорности судьбе.

— Ах, этот Муравьев такой злодей! — говорила она. — А Густав такой доверчивый…

— Это ужасно, — вздыхала городничиха. — Они зарезали несчастную графиню Громницкую!

— Осмелюсь заметить, что графиня в Петербурге, — заявил помещик Милевич, осанисто расправляя усы и, видимо, гордясь своим знакомством с графиней.

— Ну, управителя, управительшу, всех! — капризно перебила городничиха. — Не все ли равно? И представьте, я всегда была уверена, что Муравьев переодетый разбойник! У него в глазах всегда было что-то разбойничье.

— Да, да! — подтвердила Христина Федоровна.

— И потом, этот ужасный Шипилля, — продолжала городничиха (она не могла выговорить как следует: «Щепилла»). — Это уж чистый разбойник! Знаете, он раз на балу чуть не оторвал мне подол!

— Ах, не говорите, это просто страшилище! — простонала Христина Федоровна, закатывая глаза. — Густав всегда его так боялся!

…Начальство над полком принял, по поручению Гебеля, майор Трухин, красноносый толстяк с бабьим лицом, старший офицер в полку после Муравьева.

Майор Трухин давно ненавидел Муравьева. Он ненавидел его чистоплотность, его руки с тонкими пальцами и все его изящные манеры. Свою ненависть он прятал прежде под умильными улыбками, а теперь ощущал радость, что может наконец отомстить.

Майор был с утра в хлопотах. Он послал во все роты грозное приказание собраться немедленно в город. Удвоил городские караулы и с музыкой водил солдат взад и вперед. А в промежутки забегал домой, чтобы пропустить стаканчик рома.

В девять часов утра к нему в полковой штаб явился взволнованный поручик Кременчугского пехотного полка Пшевалинский, случайно находившийся в Василькове, и сообщил, что только что приехали барон Соловьев и Щепилла.

Майор остолбенел.

— Щепилла? — пролепетал он. — Щепилла?..

— Он самый, я его видел! — горячился поручик Пшевалинский. — Они остановились у квартирмейстера поручика Войниловича.

Майор встрепенулся. Он бросился к столу, на котором стояла принесенная из дому бутылка рома, дрожащими руками налил полстакана и выпил.

— Я их возьму живыми или мертвыми! — произнес он с важностью.

Майор немедленно стал действовать. Прежде всего он дал знать городничему и исправнику. Потом призвал дежурного по караулам подпоручика Быстрицкого, черноглазого офицерика с маленькими усиками, и приказал ему собрать взвод солдат, чтобы арестовать злодеев.

Подпоручик Быстрицкий серьезно выслушал приказание, а глаза его смеялись.

— Я рад, что вы сохраняете присутствие духа, подпоручик, — сказал майор.

И вот по направлению к квартире поручика Войниловича двинулось целое войско. Били барабаны. Впереди маршировал майор Трухин. За ним шагал со взводом солдат подпоручик Быстрицкий. В хвосте колонны шагал городничий, командуя ротой внутренней стражи и десятью инвалидами.

— Забыли артиллерию! — посмеивались солдаты.

Майор вошел в дом, держа наготове заряженный пистолет.

За ним последовал подпоручик Быстрицкий с обнаженной шпагой.