Черниговцы (повесть о восстании Черниговского полка 1826)

На собрании Пестель изложил основные принципы своей «Русской правды», с содержанием которой успел уже раньше ознакомить Трубецкого и Никиту. Он начал с вопроса о республике: сослался на прежнее решение, которое находил обязательным и сейчас, а затем, ввиду обнаружившихся колебаний, повторил свои доводы в пользу республиканского правления. Он возражал далее против конституции Никиты и особенно против того пункта, по которому право избирать или быть избранным в народное собрание предоставлялось одним только богатым.

— Это не только несправедливо, — сказал он, — но и опасно, ибо республика в таком случае не имела бы опоры в массе народной, чем могли бы воспользоваться враги свободы.

Наконец Пестель перешел к главному вопросу — об освобождении крестьян и о разделении земель. Стараясь говорить как можно ласковее, чтобы не раздражить Никиту, он доказывал ему всю несостоятельность тех правил, какие он уста-навливает в этом отношении в своей конституции. Он привел тот пункт, где говорилось, что «земли помещиков остаются за ними».

— Никак не могут остаться, — сказал он, ласково глядя на Никиту. — Народ увидел бы себя ограбленным на другое утро после революции и в одно мгновение уничтожил бы и нас и нашу республику.

Какие же ваши предложения на этот счет? — спросил Тургенев. — Я не имел удовольствии читать вашей «Русской правды».

— Там еще нет обстоятельного разъяснения сего предмета, — спокойно отвечал Пестель. — Впрочем, я могу сейчас сообщить свой проект в главных очертаниях.

И он приступил к изложению своего проекта земельного устройства. Излишки помещичьих земель, превышающие законом установленное количество, отходят за выкуп в собственность государства. Все вообще земельное пространство делится пополам. Одна половина будет называться землей общественной, другая — частной. Земля общественная назначается для доставления необходимого пропитания всем гражданам без изъятия; земля частная, в которую входят и оставшиеся помещичьи владения, может быть собственностью отдельных лиц.

— Когда этот порядок будет введен в полной мере, — сказал Пестель, — каждый гражданин, если он согласен трудиться, получит право на участок общественной земли, достаточный для его пропитания с семьей. Где бы он ни странствовал, где бы ни искал счастья, он всегда знать будет, что если успеху изменят его стараниям, то в волости своей, в сем политическом своем семействе, он всегда найдет себе пристанище и хлеб насущный. Питаться он будет не от милосердия ближних и не отдаваясь в их зависимость, а от собственных трудов своих. Не будет больше столь резкого различия между богатством и бедностью, ибо за каждым сохраняется право на его земельную долю. Каждый гражданин российский почувствует себя хозяином в своем государстве, каждый увидит, что находится он в государстве для блага своего и что подати он платит и повинности несет для цели ему дорогой и близкой.

Трубецкой слушал с видом чрезвычайного внимания. Никита хмурился. Тургенев усмехался. Князь Оболенский и Рылеев, видимо, были увлечены нарисованной Пестелем картиной всеобщего счастья и его ясной, вразумительной речью; они слышали его в первый раз. Оболенский не сводил с Пестеля глаз, пока он говорил. Рылеев порывисто ерошил волосы и повторял вполголоса:

— Voila la chose![38]

Это была его любимая поговорка.

Пестель закончил свою речь с некоторым волнением. Последние слова он говорил точно для себя, а не для слушателей Взгляд его ушел внутрь. Но вскоре лицо его приняло обычное выражение холодного спокойствия.

Наступило молчание. Оно было прервано Трубецким.

— Цели, изложенные вами, прекрасны, — сказал он. — Но какими мерами думаете вы обеспечить их достижение? Что, если народное собрание отвергнет республику?

— Одобренные нами преобразования должны быть поддержаны всеми возможными мерами, — отвечал Пестель. — Нельзя останавливаться на половине дороги. А народное собрание удобнее всего созвать уже после того, как утвердится новый порядок вещей и произведено будет разделение земель.

— Кто же будет вводить этот новый порядок? — спросил Трубецкой.

— Временное республиканское правление, облеченное верховной властью, — твердо ответил Пестель.

— На какой срок предполагаете вы учредить временное правление? — осторожно осведомился Трубецкой, переглянувшись с Никитой. — На год, два?

— Для перехода к новому порядку нужна постепенность, — холодно отвечал Пестель, не обращая внимания на коварный смысл вопроса. — Одно разделение земель возьмет лет восемь — десять.

— Десять лет! — раздались возмущенные голоса.

— Да это новая тирания! — воскликнул Рылеев.

Все обаяние Пестеля в его глазах мгновенно разрушилось; теперь он видел в нем только опасного честолюбца, каким его изображали Трубецкой и Никита.

— Может быть, это и тирания, — улыбнувшись, сказал Пестель, — но тирания, имеющая одно в виду: всеобщее благо.