Черниговского полка поручик

Фока Федорович Бурлачук ЧЕРНИГОВСКОГО ПОЛКА ПОРУЧИК

Историческая повесть

Почто, мой друг, почто слеза катится?

А. Радищев

Генерал Аракчеев, поддерживая шпагу, осторожно приоткрыл дверь.

— Ваше императорское величество, позвольте?

Александр I, не поворачивая головы и держа руки за спиной, продолжал стоять у окна, глядя на свинцовые воды Невы.

— Входи, входи, Алексей Андреевич, — ответил он своему любимцу, имевшему на фамильном гербе надпись: «Без лести предан».

В кабинете Аракчеев вытянулся в струнку, стукнул серебряными шпорами:

— По вашему велению, ваше величество!

Александр отошел от окна, подал ему руку, указал на кресло. Сам прошел к письменному столу, открыл толстую папку с двуглавым орлом, взял нужную бумагу, протянул ее Аракчееву.

— У меня, как ты знаешь, Алексей Андреевич, секретов от тебя нет. Прочти внимательно вот это и выскажи свое суждение.

Аракчеев достал из кармана носовой платок, протер глаза и, шевеля тонкими губами, посапывая мясистым, с багровыми прожилками носом, стал читать:

«Ваше императорское величество!

Привыкши с малолетства иметь должную преданность и любовь подданного к особе Вашего величества, изыскивал с некоторого времени случай и наконец избрал сей, осмеливаюсь всеподданнейше донести следующее. О встретившихся обстоятельствах мне необходимо лично доложить Вашему императорскому величеству; для приведения в исполнение мною предпринятого необходимо, дабы самые приближенные к Вашему величеству о сем не знали, почему не благородно ли будет повелеть меня взять и представить к Вашему императорскому величеству под каким бы то предлогом ни было, в отвращение всяких догадок…

Иван Шервуд

3-го Украинского Уланского полка унтер-офицер

18 мая 1825 г.».

Дочитав донос, Аракчеев поднялся, подошел к столу, за которым сидел царь. Его колючие стальные глаза загорелись гневом:

— Чует мое сердце, ваше величество, в армии есть крамольники. В заграничных походах многие духом развратной вольности заразились…

Царь ничего не ответил, он хотя и спрашивал мнение Аракчеева, но сам все заранее решил и немедля распорядился:

— Вели сегодня послать за ним фельдъегеря.

— А ежели дать предписание допросить на месте? — осторожно спросил Аракчеев.

Александр на минуту задумался, спросил:

— Любезный Алексей Андреевич, а ты уверен, что тот, кому поручим допрос чинить, не состоит в заговоре?

— Разумеется, нет, ваше величество. — И льстиво добавил: — Я всегда говорил, что бог наделил вас даром особой проницательности.

— Надо доставить его сюда. Когда можем ждать?

— Полагаю, через месяц, ваше величество, а может, и раньше.

— Желательно до моего отъезда в Таганрог.

— Успеем. Не извольте беспокоиться, ваше величество.

Александр положил в папку донос, ухмыльнулся. Здесь же, в папке, лежал доклад о том, что при обыске квартиры одного неблагонадежного обнаружена анонимная эпиграмма на Аракчеева, в авторстве которой, по слогу, подозревается Пушкин. Император накануне дважды прочитал эпиграмму, и ему запомнились строки: «…Всей России притеснитель, губернаторов мучитель… Полон злобы, полон мести, без ума, без чувств, без чести…»

Вначале царь намеревался показать эпиграмму Аракчееву, но в последнюю минуту передумал. «Стоит ли расстраивать друга по пустякам?»

Александр хорошо знал злобный и крутой нрав своего фаворита, перед необузданной жестокостью которого дрожали министры и губернаторы, но он понимал, что ему без таких людей не обойтись.

Перед тем как отпустить Аракчеева, Александр спросил:

— Любезный Алексей Андреевич, а как там у нас в военных поселениях?

— Все спокойно, ваше величество.

— Гляди, чтобы не повторилось Чугуевское дело[1]. Возмутители, быть может, и там имеются.

— Не извольте беспокоиться, ваше величество. Верные нам люди все время начеку. До того не дойдет. — И, спросив разрешения, поднялся, чтобы уйти.

— Минуточку, любезный друг, — сказал Александр и протянул Аракчееву несколько чистых листков гербовой бумаги с собственной подписью. — Когда меня здесь не будет, может, возникнет необходимость. Тебе я верю…

Этим генерал пользовался и раньше. Александр безгранично доверял ему. Никто в государстве не имел такой силы и власти, как Аракчеев. В тайне кабинета он ворочал всей тяжестью государственных дел.

Отпустив фаворита, Александр задумался.

Память возвращала его все чаще к событиям той страшной ночи, когда он стал императором. И сейчас перед ним, словно наяву, представал человек с запиской от княгини Гагариной. Будучи очень близкой к императору Павлу, она с огромным риском для себя предупреждала Александра, что его отец узнал о готовившемся против него заговоре. И тогда Александр, поняв опасность своего положения, испугался. Чаша весов, на которые он, вступая в заговор, поставил корону и смерть, покачнулась в сторону смерти. В нервной горячке, не выпуская из рук записки Гагариной, ходил он из угла в угол. На какой-то миг его охватило желание спуститься вниз, в покои отца, упасть на колени и молить прощения.

Было далеко за полночь.