Черневог

Он отодвинул свою скамью и поднялся из-за стола со странным чувством присутствия за собственной спиной чего-то ужасного, но не рядом, а еще дальше, за стенами дома, в том самом месте двора, где находилась каменная кладка…

— Баня! — воскликнул Саша. — Банник! — добавил он, направляясь к двери. Он широко распахнул ее и бросился вдоль деревянного помоста, слыша за спиной, как кричала Ивешка, которая последовала вслед за ним во двор: — Подожди! Подожди!

Но когда они спустились на землю, она стремительно обогнала его и выбежала, с развевающимися на ветру косами, прямо через ворота на дорогу, выкрикивая на бегу:

— Петр! — Ужас вихрем кружился по двору сзади них, а ивешкины дурные предчувствия будто неслись к лесу, распространяясь во все стороны, будто настаивали на том, чтобы Петр вернулся немедленно назад, под ее защиту, вернулся немедленно…

— Ивешка! — закричал Саша ей вслед и добежал уже до самой изгороди. — Ивешка! Подожди! Ведь мы не знаем, что мы сейчас собираемся изменить, ведь ты можешь вызвать какую-нибудь случайность, не надо возвращать его назад!

Она заколебалась, стоя на заросшей дикой травой дорожке, но все еще не сводила глаз с того направления, в котором, возможно, поехал Петр. И все, о чем Саша мог думать в этот момент, был лишь тот вызов, который бросила Ивешка окружавшей их неизвестности, потревожив все, что было до сих пор устойчивым и надежным. Она сжала руки и снова закричала с паническим беспокойством.

— Боже мой, я не могу отыскать его! Я не могу ничего отыскать в той стороне, куда он уехал! Все исчезло!

— Вешка! Если ты ничего не знаешь, то, ради Бога, лучше ничего не желай! Ведь мы не знаем, во что можем вовлечь его! Вернись сюда!

Она стояла со сжатыми кулаками, бросая взгляд, полный боли, на дорогу, по которой уехал Петр, затем быстро побежала назад через ворота и с бледным лицом и едва дыша остановилась рядом с ним, когда он повернулся и направился в сторону бани.

— Я не могу отыскать его, — бормотала Ивешка, пока они шли. — Я хочу знать, где он находится, черт возьми, и не могу узнать. Я не знаю, где Малыш, я не знаю, где находятся лешие…

— В этом нет ничего необычного, — заметил он. Он тоже ощущал какое-то странное недомогание: тишина, словно густой снег, покрыла и дом и двор. Сквозь нее невозможно было ощутить чье-либо присутствие, а можно было лишь ощущать холод, тянущийся из бани. Он соблазнился было и сам, напрягая свою волю, бросить вызов окружающему, чтобы убедиться, что именно из-за его опасений Ивешка остановилась у дороги. Но беспокойство возрастало в нем с каждым сделанным шагом, и он все больше и больше убеждался, что не хотел, чтобы Петр оказался сейчас здесь, рядом с этой неизвестностью, и совершил что-нибудь необдуманное в непосредственной близости от нее. Он продолжал думать об опасности: она постоянно была, независимо от того, делали они что-то или нет, она была в каждом оброненном слове, и в каждом вопросе, который они задавали друг другу в этом месте…

— Саша, «оно» не вызывает у меня добрых чувств. Черт возьми, ни одного приятного ощущения…

— Перестань ругаться! И не вздумай что-нибудь пожелать. Мы вообще не знаем, случилось ли что-нибудь там, куда отправился Петр, или это все происходит здесь, а мы можем вернуть его прямо сюда, и ввергнуть во все это.

— Это не может быть здесь, это не может быть связано с нами, подумай своей головой, Саша! Это не может случиться здесь, если Петр там, совсем один, ведь всегда если что-то и происходит, то случается это именно с ним.

— У него есть Малыш. Поблизости есть Мисай, к которому он может обратиться, если действительно что-то произойдет. Ты же знаешь, что лешие очень чутко прислушиваются ко всему, даже если и не разговаривают с нами. Лучше успокойся, и давай посмотрим, с чем мы имеем дело.

Она боялась за них обоих. Пока она и Саша добирались до бани, беспокойство попеременно охватывало то одного, то другого. Ивешка высвободила свою руку из его, которой он пытался удержать ее. Она хотела, чтобы он перестал, во всех отношениях, мешать ей. Она была так сильна в случае опасности, так опасно сильна…

— Успокойся! — умолял он ее, стараясь вновь поймать ее руку.

Успокоение пришло неожиданно, при быстром соприкосновении пальцев, при встрече глаз около самой двери в баню.

— Я знаю, что я должна спросить, — сказала она едва слышно, не переставая по-прежнему думать о Петре, и распахнула дверь.

То, что присутствовало внутри, при первых же порывах ветра тут же удалилось в тень, отступая все дальше и дальше от них, за пределы их колдовских возможностей. «Оно» что-то шептало, ворчало, с шумом бросалось на стены и вопило что-то в их сторону.

— Но это не наш! — закричала Ивешка, сталкиваясь с Сашей в дверном проходе и хватая его за руку. — Это не тот банник, которого я когда-то знала, будь осторожен!