Черневог

Он оглянулся в тот же момент, как только Волк метнулся в сторону, натягивая поводья, которые он все еще не выпускал из рук. Он протянул одну руку, удерживая Ивешку, а вторую в этот момент так дернуло, что он едва не задохнулся от боли.

Он слышал, как Саша что-то кричал во весь голос, а может быть, этот звук застыл лишь в его сознании. Он не выпускал повод, а Волк вертелся на месте, становясь на дыбы, увлекая вверх за собой и его и Ивешку. Но прежде, чем Волк опустился, он задел Петра своим коленом и едва не вышиб из него дух.

Ивешка пожелала что-то в этот момент. Молнии с треском разорвались в небе, ослепляя Петра. Волк рванулся, вырвал повод и отшвырнул их на землю, прямо в гущу волков.

Хозяюшка выбралась на поляну, оказавшись в самой гуще происходящего… «Беги!", — тут же пожелал в ее сторону Саша. Черневог почувствовал, как сила этого желания пробрала его едва ли не до костей, а кобыла едва ли не стрелой понеслась между стаей волков и приближающимся медведем.

Но Драга уже знала, что он был здесь. Она обратила все свое внимание в его сторону, и Хозяюшка испуганно остановилась. Он почувствовал, как молнии сбираются прямо над его головой и дико закричал, разжимая свои руки:

— Саша, сделай что-нибудь! — В тот же миг он соскользнул с лошади и оказался посреди стаи волков, и, увидев подступавшего к нему медведя, он пожелал смерти Драге…

Саша повернул назад, делая попытку хоть как-то позаботиться о нем.

То же самое сделали и волки.

«Останови Ивешку!» — пожелал Саше Черневог, и обратил все свои желания на Бродячего. Сейчас он желал всей силы Гвиура и призывал в помощь речной холод и мрак, желая старости и удушья, желая, чтобы Бродячий превратился во что-то другое, в то самое, во что его превращала Драга для собственных удовольствий.

Петр попытался двигаться, почувствовав твердую землю. Он чувствовал Ивешку рядом с собой, чувствовал что она желает ему добра, но чувствовал, что она желает и еще чего-то, столь же темного и грозного, как окружавшие их волки. Он, как мог, приподнялся, опираясь на колени и на руку, увидев светлые ноги Хозяюшки, нависающие над ними, и изо всех сил пытался подняться, когда Саша наконец остановил лошадь и спрыгнул на землю.

— Останови их! — закричал он Ивешке.

Из того места, куда он смотрел, доносилось дикое рычанье и фырканье: среди этого клубка разъяренных диких зверей было что-то еще. Петр отчетливо видел это, делая попытки подняться. Саша сунул ему в руку меч, и все что Петр смог сделать, так это опереться на него, из-за отсутствия в ближайшем окружении врага, чтобы использовать его по назначению. Он почувствовал боль и даже вздрогнул, когда увидел как кровь на его собственной руке вспыхивала странным необычным светом в отблесках молний…

Сквозь ревущий ветер до него донесся крик Саши:

— Мисай! Мисай, очнись! Ради Бога, очнись! Помоги нам!

Петр чувствовал, как ужас охватывает его, чувствовал сомненья, чувствовал ненависть, чувствовал как холод сжимает его ледяными когтями. И тогда он закричал:

— Будь ты проклят, Змей! — полностью осознав, что будет последним дураком, если позволит убить себя на этот раз. Он глубоко вздохнул и из всех сил бросился бежать. Он видел, как Змей сцепился с волками рядом с самым холмом, на котором стояла Драга, и бурлящий темный поток сплетенных тел несся прямо на нее…

Внезапно его волосы встали дыбом, он остановился и взглянул вверх, на клубящееся разгневанное небо, и со страхом почувствовал, что следующий удар будет предназначен для него.

Но буквально в следующую минуту что-то вырвалось из него, и он мгновенно ощутил, как какая-то его часть выскользнула наружу, и мгновенно прекратилась боль и покалывающая дрожь от недавнего страха: молния ударила прямо в самый холм, раскалывая ночь и сотрясая землю.

А затем он перестал видеть хоть что-нибудь, кроме мрачной картины до боли притупившей его глаза: рвущаяся вперед стая диких зверей и человек с поднятыми вверх руками, взывающий к молниям. Он не только не видел, но он и не слышал ничего кроме звуков раскатистых ударов, стоявших у него в ушах, и эти звуки и эти виденья на некоторое время овладели всем его сознанием. Он не мог знать, остались ли там еще волки, он не мог слышать их, как не мог знать, кто вообще остался в живых кроме него.

— Саша? Ивешка? — пробормотал он приходя в себя, когда почувствовал как что-то коснулось его, как какая-то твердая рука сомкнулась на его руке и передала его в другие, явно мужские руки, а затем почувствовал еще одно, еще более осторожное прикосновение.

Он молил Бога, что он знает, чьи это были руки. Он ощутил под своей рукой женскую спину и толстые косы, почувствовал, что мужская рука, державшая его, была мягкой и сильной. И тогда он сказал, а может быть ему только казалось, что сказал, потому что сам он так ничего и не услышал:

— Я ничего не вижу. — Но это было неправдой: он подумал, что на всю жизнь запомнит картину, будто застывшую перед его глазами.

Постепенно виденье стало ослабевать. Он начал различать звуки: шум ветра, тихое ржанье лошадей и рыданья. Он отчетливо слышал, как всхлипывала Ивешка: