Читаем Чернец полностью

Через бурелом дремучих северных лесов пробирался жалкого вида странник. Одежда на его худом теле вся давно изодралась в клочья и висела теперь лохмотьями, словно распоротый многажды сверху донизу черный мешок. Голова его теперь была непокрыта, так как клобук свой он давно потерял в пути, и спутанные длинные волосы, как и клочковатая борода, в беспорядке ниспадали на костлявые плечи. Он давно потерял направление, а уж дороги в этих краях не было от сотворения мира, и не мог даже приблизительно сказать, сколько дней, недель или месяцев блуждает в этих тёмных лесах. Видел только, что дни становятся всё короче и холоднее, а ночной холод – всё более лютой мукой для его исхудавшего и теперь почти нагого тела. Пищей ему служили ягоды и грибы, которые он ел, конечно, сырыми, но ещё хуже было с водой. Бывало, ему встречались родники или ручьи, и, напившись всласть, он всякий раз подолгу лежал в изнеможении рядом с водой, борясь с соблазном более не идти никуда, так и остаться у этого водного изобилия, которого ему так не хватало в пути – куда больше не хватало, чем скудной пищи. Но всякий раз он с молитвой пересиливал себя и шел дальше, или лучше, блуждал, не ведая дороги, в надежде только на Бога.

"Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит… На воде покойне всели мя, на месте злачне питай мя…" – сбивчиво молился про себя Лазарь.

– Ну, где же Ты? – забормотал он, наконец, тихим голосом, – где та вода, чтоб не жаждать вовек? И что это за послушание такое, сгинуть в этих лесах без исповеди и причастия?

Лазарь споткнулся, упал и продолжал лежать, не желая более подыматься.

Очнулся он под низким деревянным потолком полуземлянки. В дымном чаду, но в тепле, на скромном ложе у стены. Поблизости кто-то возился, должно быть у очага. Лазарь с трудом разомкнул глаза, но в полумраке поначалу ничего не смог разобрать, только яснее почувствовал тяжесть исхудавшего, больного тела. Но память и сознание его потихоньку прояснялись; он понял, что находится в жилище местных крестьян, которые, очевидно, и спасли его, найдя без чувств в чащобе.

Лазарь стал медленно оглядываться по сторонам. Потолок имел отверстие-дымоход, под которым был устроен очаг. У очага возилась женщина средних лет, и Лазарь поспешил отвести от неё взор, опасаясь соблазна. В углу, напротив его ложа, разглядел древнего старика, сидевшего при свете лучины за каким-то рукодельем, – кажется, тот вырезал какие-то поделки из кости. Лазарь продолжал осматриваться, отметил скромность жизни хозяев, но не это занимало его душу, заставляя всё напряженнее осматриваться, – он не находил в помещении ни одной иконы, ни распятия. Лазарь понял, что он достиг цели своего путешествия, теперь он у тех самых несчастных язычников, не ведавших света Евангелия, к которым послал его когда-то – как давно! – настоятель монастыря.

Но как же он слаб сейчас! Как ему проповедовать теперь им, когда он с трудом и шевелиться-то может, и не уверен, что сможет толком говорить? А понимают ли они вообще по-славянски?! Лазарь почувствовал наваливающуюся на него смертельную усталость – от одних этих мыслей.

Тут женщина, отойдя от очага, взглянула на него, и радостно сказала что-то старику в углу на незнакомом Лазарю языке. Тот из своего угла ответил что-то негромко, и женщина подошла к Лазарю с глиняной плошкой в руке. Одной рукой она приподняла немного голову Лазаря, а другой поднесла его сухим губам плошку. Лазарь ощутил губами её неровный край, когда в рот ему тихонько полилась долгожданная влага. Он с жадностью глотал её, как только позволяли силы, а женщина, заботливо улыбаясь, смотрела на его лицо. Наконец, напившись, Лазарь почти в изнеможении хотел откинуться назад, и она опустила его голову обратно на ложе.

Силы как будто потихоньку стали возвращаться к нему. «Но как же начать проповедовать, – думал Лазарь, – когда сил едва хватит хоть слово сказать? Господи, помоги!»

И тут старик в углу начал говорить Лазарю на славянском языке. Не спеша, не отрываясь от своего рукоделья рассказывал про их маленькую крестьянскую общину, про другие общины сородичей в округе, что живут всегда мирно и тихо, трудятся. Говорил про их верования, как мир устроен, что знают они и о том, что христиане обо всём думают по-другому, что есть у них, у христиан, некая Благая Весть. Но только люди его народа испокон веков веровали так, как веровали, и что есть у них в округе магические синие камни, которым простые люди поклоняются и приносят богатые жертвы, а шаманы через те камни и свои бубны совершают общение с духами. И что жертвы те и ритуалы позволяют защитить всех людей от страшных злых духов… – старик помолчал, Лазарь собирался с силами, чтобы хоть что-то сказать, но слова никак не шли ему на ум. Старик посмотрел на него внимательно и спросил.

– Кто же иначе защитит нас от злых духов?

– Христос! – тихим голосом попытался воскликнуть Лазарь.

– Да, мы слышали о Нем… – ответил старик, – слышали ещё деды наши, но не верили и сторонились ваших погостов с крестами. Но вот теперь мы все пойдем креститься!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза