Хотел ее погладить, но смутился, и стоял так, не шевелясь, и мы смотрели друг на друга.
Я и мушка.
Она закончила возиться с цветами и со всем вокруг и посмотрела на меня, не понимая, почему так стою, застыв, не моргая, почти не дыша, словно и я уже умер.
Она вздрогнула и вскрикнула, испугавшись.
Она ведь и обо мне думала, не только о нем и о себе и обо всем, что было.
Ведь на самом деле я не просто соседом был, не чужим, а ее братом.
Я только хотел быть чужим, чтобы не болеть ее болью, которая была, есть и будет, и чтобы увидеть его, лежащего здесь, снова живым, пусть хоть мушкой, но живым.
Пусть хоть черной мушкой.
Я вдохновенно вознес молитву в память умерших, потому что верил — когда снова вернусь сюда — она прилетит и снова будет кружить передо мной, черная с желтым отблеском.
Уже рассвело.
Луна растаяла.
Такого я никогда больше не увижу, никогда.
Ну, что ж.
А может?
Может, как стану когда-нибудь мушкой.