Через сто лет

Света. Красивая. Человек. Человек. Вот она стоит перед доской. Одна. Маленькая. Слабенькая. Сердце колотится, как у птички. Человек. Если упадет – больно, если ушибется – синяк, если свернет шею – то все, умрет. Если упадет с десяти метров, тоже умрет. Как ваза. Легко разбить, легко поломать.

Ничего. Я не чувствовал ничего. Как всегда.

– Чувствуешь? – строго спросила Костромина.

– Да, – сказал я. – Чувствую. Вроде как сердце…

Я потрогал за сердце. Ну да, за сердце, слева.

– Я же говорила. – Костромина схватила меня за руку. – Говорила. Сердце ускоряется.

С утверждением. Но и с опасением тоже. С опасением, что оно не ускоряется, что это я прикидываюсь.

– И что? Стучит, допустим.

Я все никак не понимал, что Костромина хочет мне сказать.

– Ты влюблен в Свету.

Вот что она хотела мне сказать.

Так.

Костромина наклонилась и взяла с пола Кузю. Кузя послушно устроился на коленях, посматривал на меня волком, маленьким таким волком.

– Я? Влюблен?

– Ну конечно. Ты влюблен в Свету. Все симптомы налицо. Учащенный пульс, расстройство сна…

– Я и так никогда не сплю, – напомнил я.

– Это совершенные частности. – Я говорю о симптоматике, а не о ее причинах. Пульс-то участился?

– Ну да… – растерянно согласился я. – Вроде…

Вроде да, ускорилось. Хотя это вполне могло случиться от клея. Клей начал впитываться в голову, голову стягивало и скручивало, и от этого, наверное, запустилось сердце. Но я не стал разочаровывать Костромину, пусть думает.

– О чем я тебе и говорю, – заключила Костромина с удовольствием. – Сердцебиение – верный признак. Ты влюбился, Поленов. Не пугайся, это нормально, все мальчики влюбляются в девочек.

– Я не мальчик, – буркнул я. – Я вупер. Вуп. Вупырь. Вурдалак.

– Вупырь, но все равно мальчик. А она девочка. К тому же человек. И все человеческое, что сохранилось в тебе, потянулось к ней. Все просто. Все естественно.

Костромина была довольна. Просто радостна. На радостях так свою псинку стиснула, что та даже пискнула протестующе и несильно цапнула за руку. Костромина вздохнула.

– Скажи, Поленов, как это? – спросила Костромина.

– Что как? – не понял я.

– Быть влюбленным? Мне интересно.

Как-то странно она была сегодня настроена. Лирически. Наверное, много читала про любовь над хрустальной бездной.

Я попытался понять. Для себя понять. Что это значит. Опять представил Свету, вспомнил ее стереоскопическую фотографию.

– Не знаю, – признался я. – Сердце вроде бы стучит. И это…

– Отлично! – перебила Костромина. – Тебе очень повезло!

– В чем же?

– В том, что ты все-таки влюбился в Свету. Понимаешь, Поленов, тут для тебя сплошные плюсы.

– Какие это?

– Во-первых, ты очеловечишься. Может быть… В какой-то степени. А это здорово. Вот ты кем в жизни стать хочешь?

Я не знал. Вернее, никогда не задумывался. Кем стать. Кем тут станешь, когда и так уже стал? Вернее, уродился. Спасибо папе, спасибо маме, спасибо Погробиньскому. Родиться вампиром – судьба. Проклятие то есть.

– Всю жизнь велики гнутые по бульварам собирать думаешь? – усмехнулась Костромина. – А если повезет, на заводе каком работать. Наверное, ты сможешь. Болты вытачивать, гайки накручивать. Или на погодной установке. Каждый день одно и то же, и так триста лет. Или четыреста, если не повезет. Как перспектива?

– Не очень.

Действительно, не очень. Не замечал, что отец выглядит счастливо. Скорее наоборот. И мать. Про дедушку в подвале я уж и не говорю. Отец, кстати, дома совсем не появляется, наверное, я его последний раз полгода назад видел. Мать чаще заходит, но дома ей плохо, сидит в тоске, я боюсь, что она в аут выпадет, поэтому совсем не настаиваю, чтобы она появлялась чаще. Пусть лучше работает.

– Света откроет для тебя перспективы, – сказала Костромина.

– Какие еще перспективы?

Я не думал о перспективах. У нас почти никто не думает о перспективах. А что о них думать? А точить гайки – это неплохо, не каждому удастся на гаечный завод устроиться.

– Если ты подружишься с человеком, то люди на тебя внимание обратят.

– Ну? – глупо спросил я.

– Что ну, я тебе не лошадь, – огрызнулась Кострома. – Люди обратят на тебя внимание, может, на Новую Землю возьмут.

– Зачем мне на Новую Землю?

– Как зачем? От нас может быть пользы много! Конечно, мы ничего не можем изобрести, конечно, мы туповаты, но зато в космосе мы можем быть первые. На Меркурии, допустим…

Костромина все-таки хочет на Меркурий. Я подружусь со Светой, я влюблюсь в Свету, Света возьмет меня на Новую Землю. А оттуда в космос, на Меркурий. А я ее не забуду. Костромину. Мы встретимся на Меркурии, возле вулкана, там наверняка есть вулканы.

– А это… – спросил я. – Энтропия? Как же энтропия?

– Ерунда. С этим можно справиться тренировкой, основы соулбилдинга, ты же знаешь. Главное – хотеть. Нас на Марс можно легко посылать, на Меркурий. Ты полетишь на Меркурий.

Что я там забыл, на Меркурии этом?

– А тебе-то что? – довольно грубо спросил я.

– Как это что? – удивилась Костромина. – И мне от этого сплошные плюсы. Ты мне тоже поможешь. Потом. Я хочу обратиться, я же тебе говорила, Новый год, мороженое, все такое… Ты про новую сыворотку слыхал?

– Нет.