Через сто лет

– Не может, – согласилась Костромина. – Поэтому пять лет и учился. Если бы он мог различить, он бы три года учился. А то и два. Он не пробует, он кладет все точно по рецепту. Это большое искусство, у нас в городе всего два таких.

Повар выставился и еще раз оглядел зал.

– Видишь, как готовятся к приезду Светы?

– Вижу.

– И ты готовься.

– Буду. Обязательно буду. Слушай, Кострома, а зачем все-таки…

– Тебе надо выучить рецепт какого-нибудь блюда, – перебила меня Кострома. – Пельмени! Их делают из мяса и…

Меня снова затошнило.

– Ладно, ладно. – Костромина опять скрипнула ножом по тарелке. – Не буду про пельмени. Успокойся, Поленов.

Я успокоился.

– Слушай, а ты не хочешь сегодня вместо меня на соулбилдинг сходить? – спросила вдруг она.

– А что так?

Вряд ли Костромина устала, она упертая, делает все до последнего.

– Мне кажется, Кузя заболел, – сказала она.

– Так звони в «Скорую», – посоветовал я.

– Я позвонила, они сказали, что ничего страшного, это реакция на прививку. Но все равно мне не хотелось бы его одного оставлять. У него нос теплый. Так что сегодня я буду с ним сидеть. А ты сходи, послушаешь, запишешь в тетрадь, что к чему.

– Да я…

Да не был я ничем занят сегодня. Просто не хотелось.

– Ты обещал, – прищурилась Костромина.

– Ладно. Схожу.

Врет все. Точно врет. Кузя заболел. Ничего он не заболел, это хитрость Костроминой, уловка. Хочет затащить меня на соулбилдинг, вот и все. Под благовидным предлогом.

– Ты обещал слушаться, – напомнила Костромина.

– Ладно, схожу, – сдался я.

– Вот и хорошо. – Костромина снова взялась за гематоген. – Я знала, что ты не совсем пропащий, что есть в тебе… Смотри-ка, Груббер идет.

В столовой показалась Груббер. Я к.б. удивился. Груббер в столовой никогда не бывала, дома обедала, а может, вообще не обедала, она всегда зеленого цвета, так что не исключено, что ест раз в год. А тут заявилась. Шагала меж столов, смотрела по сторонам.

– Она неспроста сюда сунулась, – сразу сказала Костромина. – Ей что-то нужно… Она сюда рецепты пришла выведывать.

Костромина выскочила из-за стола и побежала к Груббер. И я тоже пошел. Так, на всякий случай, вдруг подерутся? Это я шучу.

Груббер как раз направлялась к кухне, Костромина ее, конечно же, догнала.

– Что ты тут делаешь? – спросила Костромина.

Груббер не ответила, продолжала шагать между столами. Я подумал, что она дневная сомнамбула – такие иногда встречались, редко, еще подумал, что надо СЭС вызывать, но Костромина схватила эту сомнамбулу за руку.

– Тебе чего? – спросила Груббер.

– Это тебе чего? Что ты тут вынюхиваешь?

– Тут, кажется, столовая. А я пришла пообедать.

– Так что же ты не обедаешь? Гематогенчик свеженький, угощайся.

Груббер пожала плечами, уселась за стол. Взяла батончик, стала жевать. Это получалось у нее не очень хорошо, ела как в первый раз. Гематогенина ей, кстати, попалась старая и засохшая, крошилась и осыпалась на стол коричневым прахом под натиском мощных зубов. Костромина стояла и наблюдала. Я ничего не понимал.

Груббер справилась с батончиком, дожевала до конца, зыркнула на Кострому.

– Что еще? – спросил она. – Что еще тебе от меня надо?

– Мне? – к.б. удивилась Костромина. – От тебя? Ничего. Совершенно ничего. Но если ты не перестанешь болтаться с Беловобловым…

– То что?

Костромина театрально вздохнула и поглядела в потолок, на задумчивых мух. Зима, а мухи. Странно все-таки… Хотя в нашем мире полно странностей. Зимние мухи, зимний дождь, летний снег.

– То я тебя…

Костромина замолчала. Наверное, придумывала, что можно устроить Груббер. Выбор был весьма и весьма ограничен, а если по большому счету, то его и вовсе почти не было.

– Не ты одна такая умная умница, – негромко сказала Груббер. – С человеком подружиться хочешь, это понятно.

– Что тебе понятно?

– Все мне понятно. Хочешь подружиться. И ясно почему.

– Почему?

– Потому что рядом с человеком никто в энтропию не впадает, – сказала Груббер.

Это, кстати, правда. Рядом с людьми действительно энтропии почти никто не подвержен, давно замечено. Где человек, там аута нет. Ни на Новой Земле, ни в других местах, где много людей, почти не наблюдается таких случаев. Считается, что человеческое биополе благоприятно воздействует, предотвращает, так сказать. Поэтому программа «Человек среди нас» повсеместно одобрение вызывает.

– Вот поэтому ты и стараешься, – Груббер ткнула Костромину пальцем. – Аута боишься. У тебя ведь отец окуклился.

– Ее отец на Сахалине, – поправил я. – Он там на электростанции работает.

Отец Костроминой ведь действительно на Сахалине, давно уже уехал, лет восемь, наверное. Я его помнил, когда мы маленькими были, он нам свистульки из кроватных ножек делал. Потом пропал куда-то, Костромина всегда говорила, что на Сахалин уехал, обслуживает геотермальную электростанцию. Даже открытки его показывала, он их всегда от руки рисовал – вот киты нерестятся, вот Япония в бинокль, дорогая Лика, поздравляю тебя с днем рождения и все такое.

Про то, что он энтропик, я и не знал вовсе.

– Это вы все на Сахалине, – Груббер постучала себя по голове кулаком. – Сахалинщики. Да он давным-давно обэнтропился, все, нет его.