Через призму цвета

– Марта особенный ребенок, чувственный, она живет в своем мире цветов, своим появлением ты можешь разрушить ее гармонию. Не сейчас! – Валя положила трубку.

Марта еще училась в Художественном институте в Москве, а ее работы уже имели успех на выставках художников, их покупали. Цвет по-прежнему играл главную роль, он цеплял и приковывал взгляд и был основой ее картин, его хотелось изучать, понимать, давать ему название. Постепенно природные мотивы сменились сюжетами с людьми, здесь тоже чувствовалось влияние Матисса. Лица были нарисованы широкими мазками, и лишь отдельные черты тщательно вырисовывались левой рукой с зажатой двумя пальцами кистью.

Как-то однажды возле института ее остановил мужчина, он был в возрасте. Его костюм отличался умело подобранной цветовой гаммой, что сразу отметила про себя художница.

– Марта, можно без церемоний? Меня зовут Глеб Николаевич, тебе о чем-то говорит это имя?

– Вы мой отец? – растерялась девушка.

– Давай на «ты», Марта! Ты без меня выросла красивой, умной, талантливой. Времени у меня мало – я ведь уже старик!

Девушка не знала, что говорить, и выпалила наспех:

– Мне надо на лекции!

– Дочка, я жду тебя после занятий по этому адресу— он протянул листок.

Когда Марта вошла в квартиру, первое, что увидела – свою картину! Она висела по центру и занимала весь проем в стене.

– Ты ее купил? И понял, о чем она?

– Ну конечно! Вот сидит женщина, облокотившись на спину мужчины. Это же мама, да? А мужчина, мне кажется, что я. Привстал, чтобы уйти, и мама потеряла опору и слегка завалилась назад, ее руки раскинулись, и в следующий миг она должна упасть. А наши ноги вязнут в зыбком песке. Ну скажи, я правильно понял сюжет, это ведь мы с твоей мамой? И назвала ты картину «Мгновение», ведь секунда – и все разрушится! Все, как у нас. А каких глубоких тонов краски – желтые, зеленые, фиолетовые!

– Но ты не увидел главного, видишь, из-под руки мамы видна маленькая фигурка девочки, вот это воздушное розовое пятнышко – это я бегу на помощь, чтобы остановить мгновение!

– Дочка, прости меня! – Глеб взял ту самую руку Марты и поднес к губам, но она отдернула ее.

– Я не знаю, почему ты бросил нас, мама так и не объяснила, или не захотела, но все это время я видела тебя «фиолетовым». Я все вижу через призму цвета, возможно, и ты в моем представлении «перекрасишься», и тогда я напишу другую картину.

– Я перекрашусь, ты же мне поможешь? И еще музыка! Только позволь быть рядом, дочка! Ведь нас осталось только двое!

– А мама?

Глеб задумался, а потом, как тогда в далеком прошлом, заговорил в том же тоне, но уже с дочкой:

– Она украла тебя у меня, не позволила встретиться раньше! Это не прощается. Когда умерла моя мать, я остался совсем один…

Марта молча слушала, и все вглядывалась в этого человека, еще вчера совсем незнакомого, а сегодня уже претендующего на роль отца. А Глеб продолжал:

Это все будет твоим, –он обвел руками пространство вокруг себя, – а наш союз даст нам обоим особый подъем. Я опять начну гастролировать, а ты будешь ездить со мной, заботиться обо мне, и писать свои картины. Я покажу тебе мир, он такой разноцветный! Мы поедем на родину Матисса!

Глеб возбуждался, в ход пошли руки, он ими то взмахивал, то будто водил кистью в воздухе. Марта же, чем больше слушала, тем меньше интереса он вызывал в ней. Она медленно обвела глазами комнату, и обратила внимание на фиолетовый оттенок обоев с чернильным витиеватым рисунком, на бледно – сиреневые шторы, на изящные, лавандового цвета чашечки с фиолетовым ободком. Она почувствовала, что устала от его словесного потока и от этой депрессивной комнаты. И тут до ее слуха донеслось:

– Я заметил, что ты меня не называешь папой, это ее влияние! И вообще, дочка, мы с тобой люди творческие, а мама, ну что мама…

Марта, не дав ему договорить, вдруг произнесла:

– И все-таки, ты фиолетовый!

Повернулась и ушла, закрыв дверь дома, который, как она почувствовала, никогда не станет родным.

Недолюбленная

Рита проснулась среди ночи с ощущением чего-то не исполненного, но очень приятного. Опять снился он, как, впрочем, очень часто последние полгода. Она развернулась к мужу лицом. Олег безмятежно посапывал, приоткрыв рот. Рита зачем -то погладила его по голове, затем рука потянулась вниз. Муж зашевелился, убрал ее руку, перевернулся на другой бок, продолжая спать. Рита вздохнула, понимая, что не заснет теперь до утра. Ей было жалко и своего недосмотренного сна, и себя, страдающую от бессонниц в последнее время. Она знала причину этого состояния, но все держала глубоко в себе, не смея ни с кем поделиться. В памяти осталось чувство наслаждения, но совесть побеждала, заставляя заглушить память, забыть, убедить себя, что этого не было, что все фантазии неудовлетворенной, хотя и замужней женщины.