Через океан

«Все — он! — говорил он сам себе. — Нужно же, чтоб его проклятое имя преследовало меня до Нью-Йорка! Неужели этот человек будет иметь успех во всем? Его дерзкое счастье будет меня дразнить ежечасно, и я не смогу даже спокойно позавтракать в самом скромном трактире без того, чтобы мне им не прожужжали все уши!.. Это невыносимо!.. Вот теперь этому господину требуется взять в зятья важного сеньора! Его дура дочь будет „графиня“ и вообразит себе, что имеет две причины, вместо одной, презирать людей, стоящих больше ее. Но он заключил договор с успехом, этот несчастный Эбенезер!.. Он, значит, неуязвим!.. Вчера с этим пожаром я думал, что держу его в руках… Заблуждение… Он едва и заметит свою потерю. Убыток исчисляется лишь в пятьсот тысяч долларов, говорит эта бумажонка, а его труба, говорят, стоит шестьдесят или восемьдесят миллионов…»

Тимоти скомкал «Leviathan-Chronicle» дрожащей от бешенства рукой. Но вскоре он снова взял его, чтобы прочитать еще раз подробности этой свадьбы, доводящей его до безумия. Вдруг он подумал:

— Эта труба… — сказал он сам себе, — зачем допускать ее действовать далее?.. Вряд ли так трудно перерезать ее и уничтожить таким образом богатство Эбенезера!.. Чувствительное место, очевидно, тут!.. Хорошая ампутация решила бы все в мою пользу…

Он встал и заходил в волнении.

— Хорошо было бы сегодня же покончить, — пробормотал он сквозь зубы. — Среди этой аристократической свадьбы известие о несчастье явилось бы как нельзя кстати!.. Это было бы моим свадебным подарком!.. А почему и нет, в самом деле?.. Нет ничего легче, как достать торпеду вроде той, которой Эбенезер некогда взорвал колодцы Вилльямса, и которая начала мое разорение?.. Нет ничего проще, как заметить место погружения в море знаменитой трубы, проследить ее на известном расстоянии и взорвать ее следующей ночью!..

При этой мысли Тимоти Кимпбелль разразился демоническим смехом. Он потирал руки, показывал кулак воображаемому врагу, выкидывал антраша на песчаном полу кабака, гримасничая и бормоча от радости. Прислуживавший мальчик, принесший ему кушанье, принял его за сумасшедшего — и не без причины, так как ненависть ударила ему в голову, как вино. Тем не менее он сел за стол и закончил машинально свой завтрак, по-прежнему не оставляя своей мысли.

— Да, мой бравый Куртисс, — бормотал он во время еды, — тебе поднесут нитроглицерину, и не позднее сегодняшнего дня!.. Ты узнаешь, каково приставать к Тимоти Кимпбеллю!.. Приготовь скрипки, ты будешь танцевать!.. Я обещаю тебе к завтрашнему дню прекрасный праздник!

Закончив обед, он дал на чай и с зубочисткой в зубах направился в сторону Far-Rockaway. Там ему стоило только проследить чугунный путепровод, исходящий из бассейна, чтобы проверить направление трансатлантической трубы до точки ее погружения в море. Это место было отмечено кучей камней, нечто вроде волнореза, косы, образующей искусственный мыс. Ничего не было легче, как найти его даже в безлунную ночь. Осмотрев это, Тимоти Кимпбелль вернулся по железной дороге в Нью-Йорк. Ему было труднее, чем он предполагал, достать все необходимые ему снаряды: нитроглицериновую торпеду, электрический аппарат для того, чтобы ее взорвать, катушку изолированной гуттаперчей проволоки, веревки и крюки. Покупки и предварительные опыты, которыми занялся Тимоти в гостинице, отняли у него весь день. Очень утомленный этой беготней, он растянулся на несколько часов на кровати, поздно поужинал и поехал наконец в кэбе, снабженный своими зловещими инструментами, к набережной Coney Island. Этот остров теперь соединяется несколькими мостами с предместьем Гравесенда, а следовательно, и с Бруклином.

Едва наняв ялик, он отправился морем к замеченному утром мысу, где подводная труба углублялась в море. Теперь надо было определить направление ее в море, начиная с того места, где она исчезала под водой. Это было трудно. Тимоти Кимпбелль, как и все, знал из газет, что средняя глубина, на которой сифон поддерживался своими поплавками, была сорок пять метров ниже уровня моря; но он не знал ничего более. Поэтому он был вынужден волочить позади ялика кабель приблизительно в сорок семь метров, снабженный крепким железным крюком, и лавировать там, где, по его мнению, скрывалась труба, до тех пор, пока крюк не зацепился бы за нее. Эта операция продолжалась не меньше пяти часов, но наконец она удалась, — правда, не без опасности для того, кто преследовал ее так же неутомимо, как велика была его ненависть.

Вдруг крюк крепко зацепился за какое-то препятствие, и при этом ялик чуть не опрокинулся от сотрясения. Но с этих пор дело для Тимоти облегчилось. Теперь ему оставалось только тащить канат до тех пор, пока его направление не станет вертикальным, и затем опустить на желаемую глубину нитроглицериновую торпеду, которая поддерживалась на поверхности маленьким пробковым бакеном.