Нина вовсе не была развратной. Она почти не думала и не говорила о сексе, в отличие от девочек, которые думали и говорили об этом много, Алена ужасающе подробно — Ариша поэтично. Для Нины это была часть жизни, с которой она была хорошо знакома. Мама говорила «это хороший дядя, он нас любит», просила ее уйти на часок, пообещав, что по возвращении Нину будет ждать подарок, но дядей было много, а подарка никогда не было. Каждый раз Нина уходила с надеждой, не на подарок, на мамино счастье, — если Нина уйдет, между ними будет «это», отчего дядя полюбит маму и они все вместе будут жить счастливо… Все, что Нина успела увидеть в своей прошлой жизни, означало: женщины надеются получить за секс хорошее отношение, но их надежды никогда не оправдываются. Собственный опыт еще больше укрепил ее в этой мысли. Нина не считала изнасилованием то, что произошло с ней на вечеринке у Виталика, ведь она не кричала, не сопротивлялась, а сам факт, что она
Но сейчас Нина ошиблась, Ольга Алексеевна спешила остаться наедине с мужем вовсе не для супружеских ласк. Андрей Петрович был чем-то сильно расстроен.
Закрывая дверь кабинета, Ольга Алексеевна не спрашивала хлопотливо — что у тебя случилось, что?! Он знает, что она может дать хороший совет, и всегда рассказывает ей все, и сейчас расскажет. Он потому с ней и советовался, что она здравый человек, а не квочка. Ольга Алексеевна молча гладила его по голове, шее, лопаткам и считала про себя «раз, два, три, четыре…», улыбаясь тому, что она обращается с ним, как с дрессированным медведем. Но что есть привычка к откровенности, как не привычка, воспитанная ею, выдрессированная, много раз проверенная. «…Девятнадцать, двадцать…» На счет «двадцать» он обычно начинал говорить.
— Олюшонок, у меня неприятности, — на счет «двадцать» начал Смирнов.
— Да, — спокойно отозвалась Ольга Алексеевна.
— ОБХСС начал копать торговлю в городе… Сначала вышли на директоров двух универмагов, на базы, и через них — на цеховиков. Ты ведь знаешь, что происходит…
Ольга Алексеевна, член партии, один из лучших лекторов Университета марксизма-ленинизма, конечно, знала.
Еще при Брежневе в октябре партийные круги Москвы и Ленинграда всколыхнул невиданно громкий арест: в Москве арестовали директора «Елисеевского». Дело директора «Елисеевского» в прессе назвали началом решительной борьбы КПСС с коррупцией и теневой экономикой. У народа арест вызвал радостно-мстительное ликование — «прижали торгашей!», а для партийной элиты этот арест означал совсем иное. Дело директора «Елисеевского» было косвенным, но очень сильным ударом по московскому первому секретарю Гришину. При Брежневе партийные работники были неприкасаемыми, тем более партийный работник такого ранга. Все это означало: Брежневу осталось всего ничего и практически правит уже Андропов.
Брежнева не стало, и, став генеральным секретарем, Андропов объявил новую линию: борьба с коррупцией и теневой экономикой по направлениям «торговля» и «подпольное производство — цеховики». Уже было известно, что в цепочке коррупции есть партийные работники, что было совершенно неслыханно, партийную элиту это испугало, — а у Ольги Алексеевны вызвало восторженное одобрение. Единственно неприятным на ее придирчивый преподавательский взгляд было то, что партийная пресса говорила о новом НЭПе, расшифровывая старую аббревиатуру по-новому — наведение элементарного порядка. НЭП — это НЭП, новая экономическая политика партии на основе ленинских работ, принятая в 1921 году X съездом РКП(б) с целью восстановления народного хозяйства. Ольга Алексеевна считала, что заигрывание с терминами принижает великую историю великой страны и, главное, Ленина.