Через мой труп

Я сполз вниз по сиденью кресла, так что теперь видел дом как раз поверх приборной доски, и налил себе еще виски. По телу разливалось блаженное тепло, рожденное алкоголем и воспоминаниями. Ведь когда-то и я жил здесь, работал и был счастлив. Тогда у меня было все — дом, жена, дети и любимое занятие, которое приносило средства к существованию.

Меня всегда начинало тошнить, когда я слышал, как кто-то в интервью заявляет, будто никогда ни о чем не жалеет и не хотел бы что-то изменить в своей жизни. Всем когда-нибудь случалось кого-то обидеть или же совершить эгоистичный поступок, повредивший кому-нибудь из окружающих, однако не каждый способен в этом сознаться. Самые худшие — это те, которые признают, что они причинили кому-то боль, однако нисколько в этом не раскаиваются, ссылаясь на то, что якобы «это и сделало меня тем, кто я есть». И кем же, черт возьми, это их сделало, раз они считают, что имеют право приносить людям страдания? Разве не были бы они лучше, если бы не поступали так, как поступили? Разве отсутствие желания изменить что-то в прошлом не является признаком полного отсутствия самокритичности или, как минимум, фантазии?

Уж чего-чего, а фантазии у меня было с избытком.

Редкие дождевые капли били по крыше и ветровому стеклу как маленькие водяные дротики. Звук был громким и ритмичным, однако постепенно он стал громче. Капли стали меньше, но теперь они падали чаще, и наконец удары по машине превратились в сплошной монотонный гул. В считаные минуты температура воздуха в кабине заметно понизилась. Я поежился, плотнее запахнул куртку и сполз еще ниже по сиденью.

Разглядеть, что происходит снаружи, стало невозможно: все детали оказались скрыты пеленой дождя, струи которого стекали по ветровому стеклу. Иногда я различал силуэты бегущих под проливным дождем людей — странные фигуры, искаженные плотной водяной завесой.

Можно было бы включить дворники, однако я отказался от этой мысли. Неизвестно, сколько времени мне придется просидеть здесь, поэтому я не хотел заранее привлекать к себе ненужное внимание. Если мне действительно удастся установить контакт с помощью абонентского ящика, то не имело особого смысла находиться так близко от места проживания моей бывшей семьи. Однако, коль скоро убийца все же решится осуществить свой дьявольский план, я просто был обязан здесь оставаться.

Меня успокаивало сознание того, что я сделал все возможное и при этом то единственное, что действительно зависело от меня. Я читал газеты, сосал леденцы и постепенно опустошал содержимое бутылки. Дождь между тем стал понемногу стихать. Совсем он не прекратился, но с наступлением сумерек сделался не таким сильным, хотя и продолжал накрапывать. Люди постепенно возвращались с работы домой, и в окнах загорался свет.

Внезапно зажегся свет и в окнах того дома, к которому было приковано мое внимание. Я не видел, чтобы кто-то заходил внутрь, однако это вполне могло случиться, пока я читал газету. С того места, где я сидел, комната не была мне видна. Я просто констатировал, что загорелась стоящая на подоконнике лампа. Понять, кто именно вернулся домой — Бьорн, Лина или девочки, — было невозможно.

В мои намерения с самого начала не входило встречаться с ними. Однако, сидя в сгущающихся сумерках и чувствуя, как холод пробирается мне под одежду, я внезапно почувствовал, что отдал бы все за возможность очутиться там, за окном, в теплой комнате с мягким освещением, где шум дождя не слышен за щебетом веселых детских голосов и несущимися с кухни звуками приготовлений к ужину.

Я закрыл глаза и почти что ощутил аромат еды.

38

Кто-то постучал по ветровому стеклу.

Звук был громким и требовательным. Я медленно открыл глаза. На дворе уже стоял день. От света я прищурился и начал осматриваться по сторонам, пытаясь сообразить, откуда доносится стук. Оказалось, что я держу в объятиях бутылку виски, прижимая ее к себе, как грудного младенца, которого пытаюсь защитить от холода. Стакан стоял на приборной доске. В нем оставалось еще немного виски на самом донышке, однако внезапный приступ тошноты заставил меня отвести взгляд.

Стук раздался снова. Совсем рядом.

Я повернулся и протер запотевшее стекло. Снаружи была Лина. Она стояла, наклонившись к боковому стеклу машины, и смотрела на меня. В ее взгляде читались одновременно удивление и гнев.

— Франк?

Кажется, я попытался изобразить улыбку, однако получилась скорее какая-то гримаса, поскольку я еще не полностью пришел в себя. Медленно нащупав нужную ручку, я стал опускать стекло, попутно выронив бутылку виски, которая с громким характерным звяканьем ударилась о педаль.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Лина, не дожидаясь, пока стекло полностью опустится. Она наклонилась еще ниже, однако, почувствовав запах, исходящий из салона автомобиля, резко отшатнулась и поморщилась.