Через Лету обратно (Запоздалый шестидесятник)

Гвидоновна гордо не отвечала. Весь вид ее говорил о том, что она не хотела бы больше находиться здесь. Мы вышли на лестницу. На подоконнике громоздились пивные банки, горы окурков.

— Так вы… все сказали? — спросил я.

— А что бы вы хотели, чтобы я сказала еще? — отчеканила Гвидоновна.

Все? Конец?.. Но вдруг загремели жестянки, кто-то расшвыривал их, и сверху появился наш Коля, сильно уже сдавший, с палочкой, но все такой же, боец!

— А-а, и вы тут! — закричал он, увидев Ладу Гвидоновну, потом опалил взглядом тощего. — Довольны? Загубили старинный дом, устроили тут помойку. Георгич! Ты чего тут?

— Да залили, сволочи, второй раз! Ремонтировать отказываются.

— Думаете, ваша взяла?.. Пошли, Георгич. Все сделаю тебе!

— Коля! Как я рад тебя видеть!

Мы обнялись. Вошли в квартиру и захлопнули перед ними дверь. Да пропади они все!

Коля сразу позвал товарищей, они сняли в ванной провисший потолок (так сказать, вскрыли нарыв), и коридор превратился в сточную канаву.

— Все сделаем, Георгич! — энергично пробегая, Коля сказал.

— Ну я, пожалуй, пойду?

— Иди, иди! Не сцы!.. Все! Не мешай.

Бездомный

И, собрав котомку, я вышел. Куда?

Направил стопы свои к метро. Совсем уже ослабел. Голубю уступил дорогу! Пер, плечистый, как танк, а я предупредительно соскочил на проезжую часть. Нет! Так не пойдет! Надо собраться. Бегом вернулся — и снова начал свой путь с угла… Опять прет — и даже не смотрит. Ну нет. Я как врытый стоял. Потом мотнул головой и плюнул. И прямо в голову ему попал! Отлично! В пенистой шапочке, сползающей на глаза, бешено заметался, не различая ни черта. Такая вот разминка. Спустился в метро.

И через двадцать минут поднялся. Шел через темный пустырь. Не то что тогда на «скорой»! Промозглая, бесснежная зима! Забрезжил наконец тускло освещенный подъезд больницы. На ступеньках курят врачи в белых халатах, шапочках, то же и больные — в летних футболках, тапочках… Русская удаль. Красота!

Прибыл? Недолго пропадал? Ну что? Прямо к Паше? «От операции отказываюсь — отдай бабу»? А она ему нужна? Думаю, что как раз потеряю все: и ее, и операцию — больше уж к этому клонится жизнь. «Через Лету обратно»? А не пора ли — туда? Кто меня здесь держит?.. И через пару секунд четко, как рифма, появилась она. Сердце сладко сжалось. Неужели любовь? Да. Сильнее сейчас ничего нет!

— О! — произнесла. И вдруг, проходя мимо, зарыдала.

— Ты чего? — остановил за локоть.

— Ч-черт! — всхлипывала. — Ни себе, ни кому!

Оглядывалась на больницу, где, видимо, кончилась ее работа.

«Ну почему — никому?» — хотел было сказать я. Но не сказал. Как-то прозвучит неказисто: один бросил — другой подобрал! Надо унять этот колотун, взять себя в руки.

— Тебе куда?

— Мне? — глядела на меня, вспоминая. — На Балтийскую.

— Ну, поехали.

Шли через пустырь, постепенно успокаиваясь, каждый по отдельности.

— Полюбил, что ли? — спросила кокетливо.

Я кивнул.

Вышли в синем свете фонарей. Куда ж меня несет? И — восторг!

На узкой улице, выходящей к Обводному, остановилась у обшарпанного дома. Стала рыться в сумочке.

— Так… Ключи вытащил, козел!

— Здесь… он, что ли, живет?

— Я здесь… жила! В квартире его родителей покойных… Ну, все. Перерыла всю сумку!

«Да. Фартит мне!» — подумал с восторгом.

— Не! К матери нельзя! — устроила сама с собой совещание. — Все! Я знаю, что делать!

Уверенно зашагала по этой страшной улице. Да-а… Места! На пустырях горели костры, вокруг толпы каких-то бродяг.

— Римка! Дуй к нам!

Вдруг свернула туда, к моему ужасу. Поспевал за ней.

Она прямо подошла вдруг к самому страшному амбалу и с диким криком:

— Ты рамсы, я вижу, попутал! — резко ткнула ему кулаком в огромную носяру.

К моему удивлению, толпа встретила этот жест одобрительным гулом.

— Ну ты, Римка, даешь!

И амбал лишь жалко хлюпал носом, подтирая кровь. Более того, небольшая группа отделилась и решительно шла за ней. Впереди она, вдохновенно за ней — народ.

«Ну прямо “Свобода на баррикадах” Делакруа! Куда ж она их поведет?» — подумал я опасливо. Быть может, отстать?

Но тут она сама вдруг остановилась, обернулась и, вытянув руку вперед ладонью, остановила народ:

— Стоп! Не сейчас!

И «войско» ее разочарованно разбрелось. Куда же, интересно, они так вдохновенно шли?

— Мои люди! — довольная, объяснила она. — К нам в медпункт тут кто только не обращался! А с этими вечно что-нибудь!

Вошли в Балтийский вокзал. Куда-то поедем? Но оказалось, конечная точка. Над пустой уже платформой большой красный крест и табличка «Милиция».

— Не! — рукой махнула на красный крест. — Там теперь начальник — козел! Но у меня тут кореш есть!

И мы вошли в милицию.

Отгороженный прилавком (наверное, термин неточный), сидел рыжий веснушчатый лейтенант. С другой стороны стола — в упор освещенный лампой, совсем молодой пацан.

— Нашел кого изнасиловать! — укоризненно говорил дежурный.

— Так кто ж знал! — покаянно произнес подозреваемый… или уже не «подозреваемый»? Не берусь судить.

— Привет, Рома! — проговорила она — Пустишь?

Не прерывая воспитательной беседы, Рома положил на стойку крупный ключ. Она вопросительно глянула на меня. Я уверенно кивнул.