С балкона дождем посыпались цветы, над толпой взметнулся плеск аплодисментов, по площади из-под балкона понеслись скандируемые лозунги. Вспотевший папаша, который стоял возле нас, вздохнул: «Ну вот, все уже позади».
Не успел он договорить, как уцелевшие окна домов на площади вдруг зазвенели от бешеного рева авиамотора. Низко, почти над самыми кронами пальм, над головами собравшихся жителей пролетел истребитель. На его фюзеляже — крест. Черный крест, похожий на те, которые мы не так давно видели на «мессершмиттах». Самолет мятежников…
Обитатели пансиона, как всегда, собрались за ужином. Разговор идет о магазинах и о погоде. О революции никто уже и не вспоминает. Доиграна шахматная партия, над которой еще вчера висело загадочное пророчество сивиллы из «Лос Тьемпос»: «Но существует ряд факторов…» Белый король выдержал шах и положил черного.
Боливия прожила еще несколько дней в возбуждении. Правительство увеличило долларовый долг, жизнь подорожала. И то и другое произошло бы и в том случае, если бы партию выиграли повстанцы.
На некоторое время над Боливией воцарилось спокойствие. Закончилась одна из бесчисленных политических авантюр, которые в Латинской Америке прикрываются словом «революция». Они только затуманивают головы людям, подтачивают экономическую силу государств, углубляют их зависимость и возносят на вершину сомнительной власти тех, кто сменяет друг друга на шатких креслах диктаторов.
К САМОЙ ВЫСОКОЙ В МИРЕ СТОЛИЦЕ
Небо над Кочабамбой все чаще затягивается тучами.
Южноамериканская природа в своих непостижимых капризах насмеялась над всеми путеводителями, над всеми предсказаниями метеорологов с их сроками наступления дождей. Ни с того ни с сего она метнулась через горы к Тихому океану, зачерпнула его влаги и взвалила западным ветрам на спину набухшие дождями тучи.
Выкрошенные зубья в пиле андских вершин, врезающейся по горизонту в синеву небосвода, каждое утро запломбированы тоннами снега. Ливни все чаще сбивают листву с эвкалиптов, в тени которых мы, по всем предположениям, должны были безмятежно, с солнышком за спиной, выстукивать на пишущих машинках страницы репортажей. Потоки воды бьют по крыше пансиона, тревожно барабанят в окна. После полудня местность на один час застилается пеленой дождя, пока над ней не перекидывается, оттеснив ее к востоку, триумфальная арка двойной радуги. Но наших опасений она не рассеивает.
Нам уже хорошо известна головоломная дорога до Оруро, знакомы и строптивые реки в ущельях Анд, коварные и своенравные, которые в конечном счете только и решают, можно ли проехать у подножья восточных Кордильер. Река Роча наверняка уже разбухла после дождей. И когда преградит она окончательно путь всем машинам — вопрос нескольких дней. Допустим, что мы благополучно минуем эту инстанцию, но ведь одним чертям известно, как пойдет дело в горах. Еще не так много выпало воды, чтобы она сумела смыть тонны выветрившейся горной породы и закупорить ею дорогу, вытесанную в склонах гор. Но так или иначе, а это произойдет непременно. Только когда? Сегодня? Завтра? Через неделю?
Последние страницы репортажей остались недописанными; последним письмам, которые застали нас в Кочабамбе после заключительного акта ее позорной игры в революцию, придется ждать ответа до нашей следующей рабочей остановки. Только «татра» не может ждать. На проверку тормозов и шасси, на осмотр и приведение в порядок мотора времени должно быть достаточно, даже если бы через час и разразилось светопреставление.
Наконец мы стартуем.
Мимо машины в последний раз проплывают глинобитные городские окраины. Фасад префектуры слепо уставился на солнце выбитыми окнами — воплощение полицейской проницательности. А вывески магазинов на площади уже сверкают свежей краской.
Растрепанные тени пальм гладят на прощанье «татру».
— Adios, muchachos! Buen viaje!
Это машут нам вслед случайные прохожие, наши кочабамбские друзья, новоиспеченные болельщики за «татру».
Прощай, Кочабамба!..
Тридцать километров по руслу реки
За окнами машины, как на праздничном параде, проплывают плодородные поля кукурузы и сахарного тростника. Солнце заливает своим сиянием всю долину, зато горы, протянувшиеся по западному горизонту, тонут в тучах. Скоро и мы окажемся в них, если разлившаяся Роча соблагоизволит милостиво пропустить нас.
С обеих сторон надвигаются красные скалистые стены; они оттесняют поля к берегам, пока, наконец, вовсе не сбрасывают их в поток. В каменном ущелье над рекой едва остается место для железной дороги на правом берегу и колеи для нас на левом.
— Смотри, лапасский поезд!
Мощный высокогорный паровоз тащит за собой, словно игрушки на веревочке, пять-шесть легких вагончиков. Обдавая дымом нависшие утесы и пофыркивая, он бежит по правому берегу легко, не напрягаясь, как на разминке перед встречей с горами. На своем пути к столице Боливии он взберется на самый верх альтиплано.