Через горизонт

— Нет-нет, Крис, этого не может быть, ты ведь говорил, что это дом какого-то барона…

— Был барона, а теперь наш. Я его купил. И дом этот, и лес вокруг и даже это озеро — все это теперь наше. Но это не все, пойдем, я тебе еще что-то хочу показать.

И я повел почти не упирающуюся, ошеломленную Паолу на берег. Там, за небольшой рощей ее ждал действительно сюрприз — ее родной дом, чудом, а вернее современной техникой, весь, до последнего сучка перенесенный сюда из далекой Америки.

— Дорогая, я знаю, как он тебе дорог и поэтому, улетая, я прихватил его с собой, — засмеялся я, глядя на ее потрясенный вид. — Надеюсь, ты не будешь меня ругать. Пойдем же, нас ждут.

Все еще потрясенная, словно в трансе, Паола послушно пошла со мной по тропинке к дому. Из кустов серым пушистым клубком ей на руки прыгнул кот. И здесь первая робкая улыбка появилась на ее лице: "Ах, Крис…" Я счастливо засмеялся и крепко поцеловал ее:

— Идем, идем.

Мы поднялись по знакомому крыльцу:

— Открывай дверь, хозяйка.

Паола, по-прежнему прижимая к себе кота, как-то несмело глянула на меня.

— Ну-ну, не робей. А хочешь, сделаем это вместе.

Медленно раскрылись двери, и веселый хор голосов встретил нас.

Здесь в этот ранний утренний час собрались все, кто нам был дорог: мои родители, все ее многочисленные американские тетушки и дядюшки, Этьен, Стелла, мои сотрудники во главе с незаменимым месье Зброевским. Стало тепло и тесно от протянутых рук и звенящих голосов, а по счастливому лицу Паолы медленно текли слезы.

В этот день ее сияющие глаза светили только для меня.

И снова, уже в который раз, под сводами церкви Оноре-Де-Сент-Пре поплыли торжественные звуки марша Мендельсона. И где-то там же, высоко-высоко, раздался и растаял радостный смех проказливого малыша с золотым луком в розовых ручках.

ДЕЛА НЕБЕСНЫЕ

Моя семейная жизнь складывалась довольно удачно, зажили мы тихо и на удивление спокойно. Правда, поначалу Паолу трудно было вытащить из ее старого дома, наш новый дом ей казался просто музеем, и она робела от него, но потом постепенно наше новое жилище распространило свое очарование и на нее. И все чаще, вернувшись после работы домой, я заставал Паолу то в библиотеке, увлеченно листающую толстые фолианты, то сидящей и читающей в большом зале у камина. Потихоньку осваивала она и кухню, оборудованную мною по самому последнему слову техники (честно говоря, я даже и не представлял, зачем половина этих сверкающих хромом и никелем аппаратов).

Часто мы ходили в гости к моим родителям, и также часто приходили они к нам. Моя мать каждый раз критиковала окружающий дом парк и грозилась навести в нем порядок. Я же прекрасно понимал что это значит и всячески этому сопротивлялся — мне не улыбалось ухаживать за розами еще и вокруг собственного дома, достаточно было и уже имеющихся.

А вечерами мы ходили гулять к озеру. Мы втроем или катались на лодке, или забирались далеко-далеко вглубь окружающего нас леса.

И, несмотря на дождливую в этом году осень, наши прогулки всегда сопровождала хорошая погода. Паола этому все время радовалась и удивлялась, как это так может быть, что вокруг всегда солнечно и что за это время ни разу нам не помешал даже маленький дождик. Я же каждый раз рассказывал ей сказку о том, какой здесь уникальный микроклимат, прекрасно понимая, в чем здесь заключается дело. А тот, кто все это проделывал, невидимый и неощутимый обычно спокойно лежал у меня на плечах. Правда, иногда Хеос просыпался от спячки и надолго исчезал в неизвестном направлении, но если требовалось, мгновенно возникал рядом по первому моему мысленному зову. И на все мои вопросы, где он пропадал, всегда отвечал, что он развлекался, и все. До более детальных ответов он не снисходил, даря мне в ответ лишь ощущение бесконечной преданности и любви. А я в такие дни с тревогой слушал радио: не появился ли где новый ураган, не разбушевалась ли где на планете стихия. Но все было нормально, ни ураганов, ни катаклизмов.

Не забывали мы бывать и в самом Париже. Я никогда еще в своей жизни так много не посещал всяких театров и выставок. Паола же в этом деле была просто неутомима. Она могла часами стоять перед какой-нибудь стеклянной витриной в музее, рассматривая клочок старой, пожелтевшей от времени, бумаги с таким вниманием, как будто это была знаменитая карта сокровищ Флинта. А вот картинные галереи я посещал вместе с ней с удовольствием. Мне нравилась живопись старых мастеров, особенно фламандцев. Их картины были не только реалистичны и мастерски выписаны, но и еще имели, как мне казалось, глубокий философский смысл. Здесь уже я мог часами стоять, смотреть и видеть за плоским холстом удивительный живой мир, одно неуловимое мгновенье которого так гениально запечатлел на холсте старый мастер.

В одно из таких посещений Лувра состоялась очень интересная встреча.