Читаем Через бури полностью

— А то, — с задором сказал сибиряк, застегивая пояс, — что «погон российский, мундир английский, сапог японский — правитель Омский».

— Сам сочинил? Или народное творчество?

— Народный я, потому и знаю, что он слагает. А я что? Частушку по деревне пущу. Раньше пел горласто.

— Как бы тебя за горластость не упекли куда.

— Куда упекут известно, а вот куда ты себя упекаешь, сударыня-беженка, то неведомо.

Тетя Клаша вздохнула.

— Давай, провожу до фонарей. Я тут каждую ямку знаю.

— Нет, благодарствуйте, меня ждут.

— Ну, тогда бывай! У меня сапог тоже японский. Нам выдавали. Уже протекают. Портянки, как пеленки.

Кто-то схватил тетю Клашу за руку, и голос Балычева прошипел ей в ухо:

— Как вы могли? Как могли?

— Я б этого так не оставила, — заявила, выслушав все, Леля.

Слова ее утонули в общем хохоте.

<p><a l:href="">Глава пятая. НА ВОСТОКЕ</a></p>

«Эй, Баргузин! Пошевеливай вал…»

Кто же такой Баргузин — он не знал.

Шурик аккуратно вел дневник путешествия, где уже был отмечен нескончаемый, казалось, мост через широкий Енисей и решение построить такой мост самому. Записал и про станцию Анжерку заставленную платформами, груженными каменным углем. Владимир Васильевич объяснил про Анжеро-Судженское месторождение черного золота. А вот если вверх по Лене удаляться — придешь к золотым приискам, продолжал он. Там было восстание, по месту которого главный большевик взял себе партийное имя Ленин.

Скоро Иркутск и потом самый интересный участок их длинного пути — Кругобайкальский. Лежа на парах, можно любоваться морем! Пресноводным! Отрезано оно материковой сушей от всех соленых морей и океанов.

С перрона разъезда, последнего перед Иркутском, донеслись непонятные слова:

— Слышал? Дрезину в Иркутск угнали. И балласт на платформах туда же. Теплушку прицепить велят, а к чему?..

— Эх, паря! От Баргузина всего ждать можно. Он такого покажет, как в третьем году. В исподнем людей подымали.

Голоса удалились. Шурик сжался в комок от напряжения. Что за Баргузин и чего от него можно ждать? Разбойник он, что ли, раз людей поднимают? Надо Витьку с Мишкой будить к обороне готовиться. Около буржуйки кочерга есть. Ружье бы! Но вспомнил Шурик панику на ипподроме. Надо расспросить получше взрослых.

Владимир Васильевич нацепил тети Клашину брошку с крестом и пошел клянчить, чтобы прицепили теплушку к платформам с балластом. Брошка кое-где ему помогала, но вдруг Баргузин — станция, и там как бы не застрять, В железнодорожном перечне станции такой нет. Решил спросить у Лели, самой старшей и умной.

— Баргузин? — подняла она дугообразные подкрашенные брови. — Должно быть, фамилия чья-нибудь. Хотя, подожди, скорее, инородец из местных. В песне одной он, должно быть, гребет, а хозяин его подгоняет: «Эй, Баргузин, пошевеливай-вай. И молодцу плыть еще ночку…». Не помню. И больше ко мне не приставай-вай! — передразнила она песню.

Шурик обиделся, ей не поверил и стал ждать Владимира Васильевича.

Балычев вернулся и собрал всех, чтобы передать нечто серьезное.

— Вот что, друзья. Мне удалось узнать, что движение поездов по Крутобайкальской железной дороге временно прекращается. Последний поезд уже ушел, и о нем здесь беспокоятся.

— Я знаю, — вмешался Шурик. — Его поджидает страшный разбойник Баргузин.

— Если разбойником можно назвать гребца, о котором в песне поется, — вставил Мишка.

— Я знаю, — снова влез несносный Шурик и пропел, как Леля: «Эй, Баргузин, пошевеливай-вай».

— Не «пошевеливай-вай», а «пошевеливай вал», — поправил Балычев. — И в бурю он «шевелит» валами огромными, бросает их в берег и подмывает насыпь. Ехать опасно.

— Спаси Господи и помилуй. Мы с Шурочкой пережили одну железнодорожную катастрофу. Не дай Бог второй, — сказала Магдалина Казимировна.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — отозвалась тетя Клаша.

— Я договорился, — размеренно продолжал Владимир Васильевич, — что нас прицепят к ремонтному поезду, и мы окажемся в самом опасном месте.

— Какой ужас! — воскликнула мама Шурика, прижимая к себе младшего сына.

— Зато вал баргузинский увидим, — говорил Шурик, высвобождаясь из материнских объятий.

— Не только, — внушительно закончил Балычев. — Ремонтный поезд пройдет Иркутск без остановки и, даже не задерживаясь в местах ремонта, доставит нас в Верхнеудинск первыми.

— Браво, инспектор! — сползла с нар Клавдия Григорьевна. — Как эго вам удалось?

— Во-первых: «ваше превосходительство инспектор». На мне ваш орден Перламутрового креста был. И во-вторых…

— Керенки?

— Все до одной! — развел руками в стороны Владимир Васильевич.

— Ничего, — заявила тетя Клаша, вставая, — оживим верхнеудинскую барахолку купеческими вещами. Правда Магда?

— Я не умею. Я лучше им в кинематографе на пианино играть стану.

— Я помогу, — вызвался Шурик.

— А мы с Витькой торговать будем, — обрадовался Мишка. — Только, чур, комиссионные наши.

Перейти на страницу:

Все книги серии Фантаст

Через бури
Через бури

В новом, мнемоническом романе «Фантаст» нет вымысла. Все события в нем не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами — не случайны. Этот роман — скорее документальный рассказ, в котором классик отечественной научной фантастики Александр Казанцев с помощью молодого соавтора Никиты Казанцева заново проживает всю свою долгую жизнь с начала XX века (книга первая «Через бури») до наших дней (книга вторая «Мертвая зыбь»). Со страниц романа читатель узнает не только о всех удачах, достижениях, ошибках, разочарованиях писателя-фантаста, но и встретится со многими выдающимися людьми, которые были спутниками его девяностопятилетнего жизненного пути. Главным же документом романа «Фантаст» будет память Очевидца и Ровесника минувшего века.

Александр Петрович Казанцев , Никита Александрович Казанцев , Никита Казанцев

Биографии и Мемуары / Документальное
Мёртвая зыбь
Мёртвая зыбь

В новом, мнемоническом романе «Фантаст» нет вымысла. Все события в нем не выдуманы и совпадения с реальными фактами и именами — не случайны. Этот роман — скорее документальный рассказ, в котором классик отечественной научной фантастики Александр Казанцев с помощью молодого соавтора Никиты Казанцева заново проживает всю свою долгую жизнь с начала XX века (книга первая «Через бури») до наших дней (книга вторая «Мертвая зыбь»). Со страниц романа читатель узнает не только о всех удачах, достижениях, ошибках, разочарованиях писателя-фантаста, но и встретится со многими выдающимися людьми, которые были спутниками его девяностопятилетнего жизненного пути. Главным же документом романа «Фантаст» будет память Очевидца и Ровесника минувшего века.ВСЛЕД за Стивеном Кингом и Киром Булычевым (см. книги "Как писать книги" и "Как стать фантастом", изданные в 2001 г.) о своей нелегкой жизни поспешил поведать один из старейших писателей-фантастов планеты Александр Казанцев.Литературная обработка воспоминаний за престарелыми старшими родственниками — вещь часто встречающаяся и давно практикуемая, но по здравом размышлении наличие соавтора не-соучастника событий предполагает либо вести повествование от второго-третьего лица, либо выводить "литсекретаря" с титульного листа за скобки. Отец и сын Казанцевы пошли другим путем — простым росчерком пера поменяли персонажу фамилию.Так что, перефразируя классика, "читаем про Званцева — подразумеваем Казанцева".Это отнюдь не мелкое обстоятельство позволило соавторам абстрагироваться от Казанцева реального и выгодно представить образ Званцева виртуального: самоучку-изобретателя без крепкого образования, ловеласа и семьянина в одном лице. Казанцев обожает плодить оксюмороны: то ли он не понимает семантические несуразицы типа "Клокочущая пустота" (название одной из последних его книг), то ли сама его жизнь доказала, что можно совмещать несовместимое как в литературе, так и в жизни.Несколько разных жизней Казанцева предстают перед читателем. Безоблачное детство у папы за пазухой, когда любящий отец пони из Шотландии выписывает своим чадам, а жене — собаку из Швейцарии. Помните, как Фаина Раневская начала свою биографию? "Я — дочь небогатого нефтепромышленника┘" Но недолго музыка играла. Революция 1917-го, чешский мятеж 18-го┘ Папашу Званцева мобилизовали в армию Колчака, семья свернула дела и осталась на сухарях.Первая книга мнемонического романа почти целиком посвящена описанию жизни сына купца-миллионера при советской власти: и из Томского технологического института выгоняли по классовому признаку, и на заводе за любую ошибку или чужое разгильдяйство спешили собак повесить именно на Казанцева.После института Казанцев с молодой женой на тот самый злополучный завод и уезжает (где его, еще практиканта, чуть не обвинили во вредительстве), да только неустроенный быт надоедает супруге.Казанцев рванул в Москву. К самому Тухачевскому пробрался, действующий макет электрической пушки показал. Маршал уши поразвесил, да и назначил Казанцева командовать экспериментальной лабораторией и создавать большую электропушку, практическая бессмысленность коей была в течение одного дня доказана консультантом-артиллеристом.Следующий любопытный сюжет относится к Великой Отечественной. Перед мобилизацией Казанцев "на всякий случай" переправил водительские права на свое имя, но они почти и не понадобились: вскорости после призыва уже стал командовать рембазой автомобилей, причем исключительно для удобства снабжения перебазировал ее от Серпухова — в Перловку на Ярославское шоссе, поближе к собственной даче. Изобретает электротанкетки, одна из которых ни много ни мало помогла прорвать блокаду Ленинграда.Никак не понятно, например, как Александр Петрович в течение десятилетий удерживал самозваный титул классика советской научной фантастики, нигде не упоминается о личной причастности к гонениям на молодых авторов, и лишь вскользь упоминается о сотрудничестве с КГБ.Кое-что, конечно, проскальзывает. Например, каждому высокопоставленному функционеру, что-то значившему для Казанцева, он стремился подарить свою первую книжку "Пылающий остров" с непременной ремаркой типа "В газете французских коммунистов "Юманите" уже перевод сделали┘".Совершенно авантюристски выглядит работа Казанцева в качестве уполномоченного ГКО (Государственного комитета обороны) на заводах Германа Геринга в Штирии, пугал австрийцев расстрелами и даже участвовал в пленении корпуса генерала Шкуро и казаков атамана Краснова, сражавшихся на стороне вермахта, но отказавшихся капитулировать. Англичанам в падлу было кормить 60 тысяч русских, вот и сдали их, как стеклотару, Красной Армии.По возвращении в Союз Казанцева вызвали в органы для дознания на пример выяснения количества награбленного за время командировки. Велико же было изумление следователя, когда выяснилось, что Казанцев ничегошеньки себе из драгоценностей не привез.Просто Казанцев, пройдя мытарства Гражданской войны, уже знал, что злато и брюлики не являются безусловным гарантом благополучия и уж тем более не спасают от ножа или пули. Чтобы выжить, хитрую голову на плечах надо иметь. (Умиляет, например, история о том, как Казанцев после войны лет десять везде "совершенно случайно" таскал с собой военный пропуск на автомобиль "с правом проезда полковника Званцева А.П. через все КП без предъявления документов").Первый секретарь правления Союза писателей Александр Александрович Фадеев наставлял немолодого, прошедшего войну, но выпустившего пока еще только одну-единственную книжку Александра Казанцева: "Хочу только, чтобы твое инженерное начало не кастрировало тебя и герои твои не только "били во что-то железное", но и любили, страдали, знали и горе, и радость, словом — были живыми людьми". Не выполнил Казанцев наказ старшего товарища по перу, и каждая новая книжка выходила у него все муторнее и многословнее, живых людей заменяли картонные дурилки, воплощавшие в жизнь технические идеи в духе Манилова (будь то подводный мост из США в СССР или строительство академгородка где-нибудь подо льдом). Зато с идеологической точки зрения подкопаться было невозможно: строительство всегда начинал миролюбивый Советский Союз, а злобные ястребы с Запада кидали подлянки. Если же в книге не планировалось строительства очередного мегаломанского сооружения, то добрые советские ученые с крепкими руками рубили в капусту на шахматной доске диверсантов из выдуманной страны Сшландии (романы типа "Льды возвращаются").Жизнь, тем более девяностопятилетнюю, пересказывать подробно не имеет смысла. Приключения тем и интересны, что происходят не каждый день. Как беллетрист Казанцев и не стремился четко описать год за годом свою жизнь. Выхватывая самые значимые, самые запомнившиеся события, мемуарист выкидывает серые и скучные фрагменты, чтобы оставшиеся части картины заиграли ярче. Зияющие лакуны в повествовании при этом смущают только читателя, но никак не самовлюбленного автора.Если в довоенной биографии все относительно четко и структурировано и даже можно восстанавливать хронологию жизни писателя с небольшими припусками в пару-тройку лет, то второй том представляется сплошным сумбуром, состоящим из старых фрагментов литературных записей, чужих историй и баек, "отступлений вперед" о судьбе некоторых персонажей и непременной путаницей в рассказе. То ли автор скрыть что-то хочет, то ли и вправду вся послевоенная жизнь представляется для него в виде гомогенной "Мертвой зыби".

Александр Петрович Казанцев , Никита Александрович Казанцев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии