Через бури

Родители, бывшие сибирские богачи, могли в это трудное время дать Шурику на летние месяцы — до смешного мало денег, наволочку с перловой крупой и солдатский котелок, кашу варить. А Шурик был вполне доволен и с легкой душой получил направление на практику.

Заведующий Главпрофобром товарищ Кольцов решил взять себе летний месяц отпуска и в арбузное время прокатиться на пароходе по Иртышу. Согласно своим убеждениям, он взял каюту второго класса, а не первого, положенного ему по занимаемой должности, и взошел по сходням на пароход «Петроград».

Кольцов стоял на еще пахнущей краской палубе и, опершись о белоснежные перила, смотрел на переполненную народом пристань.

— Отдать швартовы! — прозвучала команда с капитанского мостика, куда с верхней палубы вел запретный трап.

— Есть отдать швартовы! — отозвались снизу, и толстые пеньковые канаты с большими петлями на концах, снятые с причальных тумб, повисли над водой, выбираемые лебедками на нижней палубе. Зашлепали по воде плицы пароходных колес. Пристань стала отодвигаться и вместе с береговыми строениями медленно поплыла назад.

Провожающие махали платочками, выкрикивали последние напутствия, словно их можно было расслышать в общем гуле голосов. К тому же все перекрыл оглушительный прощальный рев пароходного гудка. «Петроград» вышел из устья реки Омки, повернул налево и поплыл против течения по Иртышу к Семипалатинску.

Капитан в щегольском белом кителе и в фуражке с золотым кантом скомандовал в медный раструб начищенной переговорной трубы, идущем к машинному отделению:

— Полный вперед!

Кольцов долго гулял по палубе, охваченный чувством отдохновения, знакомого людям, перешедшим из городского шума в успокоительную тишину речной глади. Мимо проплывали низкие берега, на степном горизонте они сливались с облаками, похожими на отроги далеких гор. Из пароходной трубы, скошенной по ходу движения, валил черный дым и редеющим шлейфом расстилался над рябью волн за кормой, на которых Витя с Шурой так любили покачаться на лодке, подплывая к проходящему пароходу поближе.

На носу пассажиры четвертого класса устраивали свой быт. В одном углу — крестьяне, в другом — цыгане, неизвестно как втащившие сюда по частям кибитку. Даже лошадей привели с собой.

Послышались робкие аккорды гитары. Заглушая ее, ответила гармонь, Кольцов поморщился и пошел по палубе к корме, намереваясь спуститься в кочегарку машинного отделения. Туда вел вертикальный, как пожарная лестница, железный трап. Спускаясь по нему, Кольцов шутливо подумал, что черти в ад попадают таким путем. Но не в ад он попал, а только в преисподнюю, где было нестерпимо жарко и душно.

В жерле открытой топки, дышащей жутким жаром, неистово плясало пламя. Молоденький кочегар брал из поленницы полусаженное полено и с размаху забрасывал в топку. Круглое, как у Кольцова, напряженное, все в копоти лицо кочегара было мокрым, спутанные, сползающие на лоб волосы, подсыхая перед огнедышащим жерлом, прилипали к потному лбу.

Под потолком висел огромный манометр, похожий на башенные часы, ко только с одной стрелкой, которая дрожала у цифры давления в котле. Она то угрожающе приближалась к красной черте допустимого давления, предупреждающей о возможном взрыве котла и гибели судна, то отскакивала по шкале на несколько делений в сторону.

Кольцову стало душно. Он расстегнул ворот рубашки и полез по чертовой лестнице из преисподней. На палубе он перешел в другой мир, мир ласковой тишины, и полным голосом в нем заговорил марксист. Он готов был тут же устроить митинг и провозгласить: «Одни в изнеможении работают, другие наслаждаются плодами их труда! Красные пришли к власти, а кочегары трудятся по-прежнему. Техника, где новая техника? Нужны инженеры, чтобы создать машины и освободить людей от тяжкого труда».

Думая так, вдыхая свежий речной воздух, Кольцов наблюдал, как тонет солнце в степи. Потом пошел в свою каюту и там столкнулся с кочегаром, открывающим соседнюю дверь в такую же, как у него, каюту. Кочегар улыбнулся ему, видимо, узнав недавнего посетителя кочегарки. Кольцов не стал задерживать уставшего человека.

Утро выдалось бодрым, свежим. Солнечные лучи не проникали сквозь закрытые жалюзи в каюту, но прохладный воздух и запахи реки звали на палубу. И как трудно бывало Ивану Сергеевичу выбираться в городе спозаранку из-под теплого одеяла, так, словно подброшенный, вскочил он с койки и, подняв жалюзи, выглянул наружу.

По палубе проходил вчерашний знакомец с солдатским котелком в руке.

— Здорово! — окликнул он его.

— С добрым утром, — ответил тот и добавил: — Вот кашу себе на завтрак сварил.

— А разве экипаж не вместе питается? — спросил Кольцов.

— Я — практикант. Хорошо, каюту, как у вас, дали.

Кольцов накинул халат и вышел на палубу. Практикант, поставив шезлонг в укромное место под пожарным краном, с аппетитом уплетал деревянной ложкой свою кашу.

Иван Сергеевич пододвинул рядом другой шезлонг:

— Вы не против?

— Конечно, нет.

— Помолчали.

— Соли достаточно?

— Кончилась.

— Я схожу на кухню, достану вам.