Через бури

— Господь правду видит, да не сразу скажет. Разве безгрешны все мы были в тихое мирное время?

— Кто не без греха, — вздохнула баронесса.

— Младенцы без греха, ваша светлость. Их и одаряет Господь наш добротою своей.

Обе женщины перекрестились.

— Чудо чудом, а грамотность проверки требует. Нельзя, окончив наши курсы, самому себе «ДЕПЛОМ» выписать. Бери карандаш и бумагу, и пиши под мою диктовку.

Баронесса, отчетливо выговаривая гласные, стала диктовать:

— «Кузен седел на вирандах и под вирисчание птиц в саде ел винегрэд». И по старому и по новому правописанию напиши. Неведомо, как на службе с тебя спросят.

И Шурик, старательно выводя буквы, полудетским почерком написал: «Кузен сидел на веранде и под верещание птиц в саду ел винегрет».

Баронесса взяла листок, а Шурик показал, где по старому правописанию надо поставить буквы «ять» и «ъ».

— Но я продиктовала сидел «на вирандах», а ты написал «на веранде».

— Один человек не может сидеть на нескольких верандах. Это было бы неграмотно, — решительно возразил Шурик.

— Ну молодец! До сих пор ни одна барышня не решилась меня исправить.

И Шурик получил картонную клавиатуру с напечатанными на ней клавишами.

По нескольку часов в день просиживал он над изображением клавиатуры, стараясь добиться полного автоматизма касания клавиш пальцам». Крепко сжимая сомкнутые веки, придумывал мелодию, будто извлекаемую из невидимого рояля, созвучную со стихами, которые Шурик мысленно набирал на немой деревяшке.

Наконец баронесса привела его в большой зал и торжественно усадила за старый разбитый «ремингтон», рассчитывая что он будет робко разбираться в металлических клавишах.

Но вместо ожидаемых одиночных щелчков на ошеломленную баронессу обрушился виртуозный пассаж, неведомо как выдержанный беднягой «ремингтоном». Из его каретки выскочил в руки наставницы исписанный ровными строчкам лист бумаги со стихами Пушкина:

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам.
Их села и нивы за буйный набег
Обрек он мечам и пожарам;
С дружиной своей, в цареградской броне,
Князь по полю едет на верном коне…

Лишь на четвертом, снятом с каретки листе прочла она конец стихотворения. И ни одной опечатки:

«…Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!»
Из мертвой главы гробовая змия
Шипя между тем выползала;
Как черная лента, вкруг ног обвилась:
И вскрикнул внезапно ужаленный князь…

— Ну, друг мой, ты превзошел все ожидания! Повезет тому столоначальнику, кто такую машинистку заполучит. Дам тебе машинку посвежее, но печатать тебе придется не стихи по памяти, а скучную канцелярскую белиберду, порой написанную неразборчиво. Смотреть следует только в рукопись. Не зря мы барышням перед выпуском глаза завязываем. Вслепую печатать приучаем.

— Я играю в шахматы вслепую, не глядя на фигуры.

— Это пригодится, как и рапсодия Листа, которую ты исполнял на пишущей машинке. Поработаешь пару дней на более приличном «ремингтоне» или на моем новеньком «ундервуде», завяжем тебе глаза: в жмурки с тобой поиграем. Без шахматной доски, а фигурки для натуры. Ваять не пробовал?

— Нет, и на скрипке тоже.

— Попробуй. У тебя все пойдет. Передай поклон маме. Дай, я тебя поцелую.

Недели освоения машинки и стенографии пролетели для Шурика незаметно.

И так же незаметно Омск перестал быть Колчаковской столицей и колчаковским городом вообще. На улицах не было пи стрельбы, ни рукопашных боев.

Просто две соседние улицы были переименованы: одна стала улицей Н. ЛЕНИНА, другая — Л. ТРОЦКОГО.

Через некоторое время таблички с упоминанием Троцкого бесследно исчезли, а в ленинском эмигрантском псевдониме букву «Н» неуклюже переделали на букву «В».

В «адмиральском дворце» обосновался штаб командарма Пятой армии Тухачевского. Красная Армия твердо укрепляла в Сибири свои позиции. Верховный же правитель Колчак бежал в Иркутск, где он, гордо стоя над прорубью во льду Ангары, и был расстрелян.

Проходя часто в ту пору мимо резиденции красного командарма, Шурик Званцев и представить себе не мог, что спустя столько же лет, сколько он тогда прожил, войдет в кабинет ставшего замнаркомом Обороны СССР Тухачевского. Он будет ему показывать модель своего орудия для межконтинентальной стрельбы, предупреждая взявшегося ему помогать настраивать прибор военачальника, что его может невзначай ударить током.

«Уже ударило», — услышит он в ответ. И ни один мускул не дрогнет на красивом лице замнаркома.