Черепаший вальс

— Вечером вы будете ждать, сидя на стуле, что я приду и все проверю. В полной темноте. Никакого искусственного света. Вы будете жить при свете дня и в полной тишине. Ни музыки, ни телевизора. Не петь песен. Только шепотом читать молитвы. Если я не приду, не жалуйтесь. Будете сидеть на стуле и размышлять. Вам многое следует искупить. Вы вели бесцельную жизнь, полностью зациклились на своей персоне. Вы очень красивы — и это знаете… Вы играли со мной, и я попал в ваши сети. Но сейчас я опомнился. Те времена безвозвратно ушли. Отойдите. Я не разрешал вам приближаться…

Она отошла на полшага и вновь ощутила электрический разряд внизу живота. Она еще ниже наклонила голову, чтобы он не заметил ее довольной улыбки.

— Если вы попытаетесь что-нибудь выкинуть, последуют репрессии. Я буду вынужден бить вас, наказывать, наказывать справедливо, но сурово, так, чтобы причинять и физическую, вам это необходимо, и душевную боль… Вас надо унизить, выбить из вас тщеславие и чванство.

Она сцепила руки за спиной, по-прежнему не поднимая головы.

— Будьте готовы к моим неожиданным визитам. Забыл сказать, я буду запирать вас, чтобы вы не сбежали. Вы отдадите мне свою связку ключей и поклянетесь, что у вас нет запасной. У вас еще есть время отказаться от программы очищения. Я ничего вам не навязываю, вы должны иметь свободу выбора, подумайте и скажите, да или нет.

— Да, учитель. Я отдаюсь на вашу милость.

Он опять хлестнул ее по лицу тыльной стороной ладони — словно мусор смел.

— Вы не подумали. Вы поторопились ответить. Поспешность — современное обличье демона. Я же сказал вам: подумайте!

Она опустила глаза и некоторое время молчала. Потом прошептала:

— Я готова слушаться вас во всем, учитель.

— Это хорошо. Вы поддаетесь воспитанию. Вы уже на пути к исправлению. Сейчас мы пойдем к вам. Вы будете подниматься медленно, с опущенными глазами, сложив руки за спиной, словно взбираетесь в гору. Имя этой горе — раскаяние…

Он пропустил ее вперед, снял со стены хлыст, висящий возле входной двери, и хлестнул ее по ногам, подгоняя. Она дернулась. Он хлестнул снова и велел не показывать, что ей больно, когда он ее бьет. В квартире Жозефины он, посмеиваясь, вылил в раковину все бутылки. Он гнусаво разговаривал сам с собой и твердил: порок, повсюду порок в современном мире, уже нет границ у порока, нужно навести в мире порядок, убрать все нечистоты, эта нечистая женщина тоже должна пройти очищение.

— Повторите за мной: я больше не буду пить.

— Я больше не буду пить.

— Я не спрятала ни одной бутылки, чтобы выпить ее тайком.

— Я не спрятала ни одной бутылки, чтобы выпить ее тайком.

— Во всем я буду слушаться учителя.

— Во всем я буду слушаться учителя.

— На сегодня хватит. Можете идти спать.

Она отступила, пропуская его, протянула ему свою связку ключей, и он положил ее в карман.

— Напоминаю, я могу появиться в любой момент, и если работа не сделана…

— Я буду наказана.

Он опять хлестнул ее рукой по лицу изо всех сил, она застонала. Он ударил ее так сильно, что зазвенело в ушах.

— Вы не имеете права говорить, пока я вам не разрешу!

Она заплакала. Он ударил ее опять.

— Это крокодиловы слезы. Скоро вы прольете настоящие слезы, слезы радости… Поцелуйте руку, наказующую вас.

Она склонилась, робко поцеловала ему руку, едва касаясь ее губами.

— Хорошо. Может, мне и удастся что-то из вас сделать. Вы быстро учитесь. Во время всего курса очищения вы будете одеты в белое. Не желаю видеть ни одного цвета. Цвет — это разврат.

Он схватил ее за волосы, потянул назад.

— Опустите глаза, я вас проинспектирую.

Он провел пальцем по ее лицу, не обнаружил ни следа косметики и удовлетворенно сказал:

— Вполне возможно, вы уже начали что-то понимать.

И усмехнулся.

— Любите силу, не так ли?

Он подошел к ней. Задрал верхнюю губу, чтобы проверить, чистые ли зубы. Ногтем снял прилипший кусочек пищи. Она чувствовала его запах, запах сильного, могучего мужчины. Это хорошо, подумала она, что он такой. Лишь бы принадлежать ему. Лишь бы принадлежать ему.

— Если вы будете слушаться меня во всем, если вы вновь станете чистой, какой должна быть всякая женщина, мы с вами соединимся…

Ирис едва сдержала сладострастный стон.

— Мы вместе пойдем навстречу любви, единственной и неповторимой, той, которая должна быть освящена браком. В тот час, когда я решу… вы будете моей. Скажите: я хочу, я желаю, чтобы было так, и поцелуйте мне руку.

— Я хочу, я желаю, чтобы было так.

И поцеловала ему руку. Он отвел ее в спальню.

— Вы будете спать со сжатыми ногами, чтобы ни одна нечистая мысль в вас не проникла. За плохое поведение я буду привязывать вас. А! Вот еще, я буду класть каждое утро, в восемь часов, на ваш кухонный стол два ломтика ветчины и пригоршню белого риса, чтобы вы его сварили. Будете есть только это. Все. Ложитесь спать. Руки у вас чистые? Вы почистили зубы? Ваша ночная рубашка приготовлена?

Она мотнула головой. Он больно ущипнул ее за щеку, она едва сдержала крик.

— Отвечайте. Я не потерплю никакого отступления от правил, не то вам плохо придется.

— Нет, учитель.

— Сделайте это. Я подожду. Поторопитесь…