Черепаший вальс

Оригинально, подумала Жозефина, имя довольно редкое. Раньше я не знала ни одного Эрве, а теперь знаю сразу двоих! Потом она сказала:

— Надо сказать, в тот вечер она вела себя особенно гнусно.

— Знаете, так часто бывает с бывшими сеньорами. Вы должны это знать, ведь вы специалист по Средневековью… Для нее мы — бедняки, холопы, занявшие ее родовой замок. Она не могла выставить нас вон, вот и оскорбляла почем зря. Но в конце концов, всему есть предел!

— Вы, видимо, не одни попали под обстрел. Мсье Мерсон говорил, что на нее уже дважды нападали.

— Да мы еще не все знаем! Они же будут делать обыск в ее квартире, наверняка найдут анонимные письма, по-моему, она именно так скрашивала свой досуг. Сеяла ненависть и клевету.

Официант поставил перед ними два стакана воды с мятой, Эрве Лефлок-Пиньель расплатился. Жозефина поблагодарила его. Она чувствовала себя гораздо лучше с того момента, как подошла к нему. Он как-то сразу взял все в свои руки. Он ее защитит. Она словно обрела новую семью, и ей впервые понравился район, дом и его обитатели.

— Спасибо, — прошептала она. — Мне стало легче после нашего разговора.

И добавила в порыве откровенности:

— Тяжело жить одинокой женщине. Надо быть уверенной, энергичной, решительной — а это вовсе не про меня. Я медлительная, неторопливая…

— Как черепашка? — спросил он, с симпатией взглянув на нее.

— Как черепашка, которая движется со скоростью два километра в час и умирает от страха!

— Люблю черепах, — сказал он тихо и ласково. — Они очень преданные животные, знаете, очень верные… Они заслуживают большего внимания.

— Спасибо, — отозвалась Жозефина, — буду считать это комплиментом!

— Когда я был маленький, мне как-то подарили черепаху, она была моим лучшим другом, я поверял ей свои детские секреты. Я везде носил ее с собой. Они живут очень долго, если не случится какого-нибудь несчастья…

Он запнулся на слове «несчастье». Жозефина подумала о раздавленных ежиках на обочинах шоссе. Заметив маленький окровавленный трупик, она всегда закрывала глаза от жалости и неспособности помочь.

Она провела языком по пересохшим губам и вздохнула:

— Умираю от жажды.

Он смотрел, как изящно она пьет. Грациозно приподняв стакан, маленькими глоточками, слизывая зеленые усики с верхней губы.

— Вы такая трогательная, — вполголоса произнес он. — Хочется вас защищать.

Он говорил, не рисуясь, без всякого бахвальства. Нежным, дружеским тоном, без намека на заигрывание.

Она подняла к нему лицо и доверчиво улыбнулась:

— Может, теперь будем все-таки называть друг друга по имени?

Он слегка отпрянул и побледнел. Пробормотал: «Не думаю, не думаю». Повернул голову. Поискал глазами кого-нибудь знакомого, но тщетно. Положил руки на стол, резко снял, положил на колени. Она выпрямилась. Удивительно. Что она такого сказала, отчего он вдруг так переменился? Она на всякий случай извинилась:

— Я не хотела… Я не хотела вас принуждать к… Это просто для того, чтобы мы… чтобы мы стали друзьями.

— Хотите еще что-нибудь попить? — спросил он, подергивая головой, как скаковая лошадь перед препятствием.

— Нет. Большое спасибо. Мне очень жаль, если я вас обидела, но…

Его глаза бегали туда-сюда, он старался отстраниться, чтобы она вдруг не наклонилась к нему, не взяла ненароком за руку.

— Я иногда бываю такая неуклюжая, — продолжала извиняться Жозефина, — но я правда не нарочно, я не хотела….

Она заерзала на стуле, подыскивая другие слова, пытаясь исправить то, что он счел недопустимым вмешательством в личную жизнь, ничего не нашла, встала, поблагодарила его и ушла.

На углу улицы она обернулась. На террасе кафе стояли Ван ден Броки, мсье Ван ден Брок положил руку на плечо Лефлок-Пиньелю, словно желая его успокоить. Наверное, они очень давно знакомы… Нужно много времени, чтобы подружиться с этим человеком, он, похоже, не поддается приручению.

Дверь в каморку привратницы была приоткрыта. Жозефина постучала и вошла. Ифигения пила кофе в компании дамы с собачкой, напудренного господина и девушки в муслиновом платье, которая жила у бабушки на четвертом этаже корпуса «Б». Каждый рассказывал о своем допросе с массой подробностей, охов и ахов. Ифигения угощала их крекерами.

— Вы в курсе, мадам Кортес? — спросила Ифигения, знаком приглашая Жозефину присоединиться к ним. — Говорят, три недели назад они нашли тело официантки из кафе, ее зарезали так же, как Бассоньериху!

— Они вам не сказали? — спросила девушка, поднимая на Жозефину большие удивленные глаза.

Жозефина покачала головой. Когда же все это кончится!

— Значит, получается — раз, два, три убийства в нашем районе, — сказала дама с собачкой, загибая пальцы. — Всего за полгода!

— Вообще-то это называется серийный убийца! — с ученым видом ввернула Ифигения.

— И все трое убиты одинаково! Вжик! Сзади, тонким лезвием, настолько тонким, что не чувствуешь, как оно входит в тело. Как в масло. С хирургической точностью. Вжик-вжик.

— Откуда вы знаете, мсье Эдуард? — спросила дама с собачкой. — Вы все выдумываете!