Черепаховый суп

Знаю, что в этом описании не хватает силы, что оно не передает истинного ужаса, от которого шевелились волоски на наших руках и ногах. Черт побери, у меня, похоже, слишком мало опыта и совсем уж недостаточно таланта, чтобы передать, что чувствует человек, идя по темной улице совершенно безлюдного города бок о бок с самыми уродливыми и самыми опасными созданиями, какие только можно – или даже немыслимо – вообразить. Еще страшнее становилось оттого, что фонарные столбы вдоль дороги периодически издавали глухой металлический звук, когда то одно, то другое тело билось об них, притираемое толпой хищников. Фонари эти, естественно, не горели, только еле заметно светилась на них синяя ржавчина. И еще иногда что-то вспыхивало, отражаясь в остатках оконных стекол. У меня в голове тогда все смешалось. То, что там бродило, рикошетом отлетая от гулких стенок черепа, сталкиваясь друг с другом и отскакивая обратно – не задевая только исправно выполняющий свои функции мозжечок, – нельзя назвать мыслями. Как нельзя назвать настоящим солнечным светом отражение от зеркала на полу. Я то вцеплялся в какую-то недомысль, стараясь удержать ее в своей голове, то снова терял – только чтобы не думать о происходящем: не быть в нем и не бояться я не мог, но старался об этом не думать. Так, в какой-то момент я начал старательно размышлять о том, что же на хрен могли отражать осколки стекол в оконных проемах. Ну не солнце же, правда? Однако, когда я заставил себя осмотреться, оказалось, что так оно и есть. Похожее на раскаленный конфорочный блин электроплиты светило медленно таранило пока еще ночную синеву, выбираясь на отведенное Богом и законами астрономии место. Подумав об этом, я прокрутил в голове словосочетание «место под солнцем» и старательно вцепился в него. Какое может быть место под солнцем у Солнца? Оно же само солнце, оно же не может быть под самим собой. Место, где солнце... Но так же не говорят, правильно? Так точно не говорят. Или я не прав?

А Солнцу было глубоко наплевать на то, что я о нем думал и как называется то место, куда оно протискивалось меж медленно отступающих сумерек. Начинался новый день. И этот новый день мы с Буги встречали с пустыми руками, окруженные со всех сторон... смертью. Но самое главное, самое страшное – смерть была не только вокруг, она уже прокралась в нас самих: страхом, парализованной волей, безнадежностью. Потому что мы по опыту всей своей жизни, прочерченной пунктирами трипов, знали: положение, в котором мы сейчас оказались, – хуже всего, что может случиться с человеком в Эпицентре. Неважно, есть у него какой-то опыт или нет, хороший он боец или рохля, ни на что не способная тварь дрожащая или полубог. Все это ни хрена не меняет. Он по-любому труп, хотя пока еще переставляет ноги и даже пытается размышлять на такие темы, как «место под солнцем» и «место, где солнце». Нет никакой разницы и нет никакого другого варианта исхода. И, наверное, в тот момент, когда солнце окончательно, во весь свой блин выбралось из-за щербатого горизонта, я понял это окончательно и бесповоротно. И именно в тот момент...

...Сабж вывел свое «крысиное» войско на какую-то огромную площадь. Наверное, раньше она была окружена высоким забором, от которого теперь остались только поваленные бетонные плиты и множество ярко-синих пятен. На этой площади Сабж остановился. И все стадо, слепо шедшее за ним, замерло в ожидании, по-прежнему безразличное ко всему. И тогда Сабж впервые оглянулся. Он прошелся равнодушным, пустым взглядом по монстрам и наткнулся наконец на нас. Монстры тем временем смиренно стояли, глядя на Проводника. Никто не пытался перегрызть глотку соседу, никто даже не шевелился. Они просто ждали, и это было охренеть как страшно. Наверное, что-то во мне в конце концов сломалось, а может, наоборот, проснулось, тут сам черт не разберет, но тупое оцепенение постепенно отпустило меня, оставив один на один с осознанным ужасом. Но теперь, по крайней мере, я уже мог хоть что-то сделать.

Прежде всего я оглянулся. Не потому, что в этом был какой-то смысл – моя голова сама повернулась, потянув за собой плечи. Нет, никаких вариантов отступления, ни одного мало-мальского промежутка в рядах этой многотелесной массы не было. Не было дорожки следов, по которой я мог бы вернуться, вынырнуть из этого кошмара. Если только не попытаться идти по снегу, не оставляя следов.