Череп со стрелой (СИ)

Человек не свободен от того, что мысль о расставании с чем—либо принимается им с крайней болью. Ну, допустим, мне скажут, что я ни¬когда в жизни больше не буду есть жареную рыбу. Я отнесусь к этому с досадой, но досада будет легкой. Значит, зависимости от жареной рыбы у меня нет. Но лишите меня кофе — и я забегаю по потолку. Значит, я его раб.

И так во всем. Кто—то не может отказаться от сигареты, кто—то — от лени, кто—то — от поездок, денег, телесных удовольствий или бес¬конечных развлечений, и это как всаженный в грудь крюк, дергая за который нас ведут куда угодно.

Из дневника невернувшегося шныра

Сашке не нравилось, что боевых двоек больше обычного и охрана неба усилена. Он понимал, что если они с Даней видят берсерков, то берсерки, имеющие отличные бинокли, видят их тем более. Однако гиелы продолжали парить и греться, позво¬ляя пегам набирать высоту.

Наконец они поднялись так высоко, что гиел ста¬ло не различить. Сашка оглянулся на Даню и, сло¬жив пальцы утиным клювом, показал вниа Отозвав¬шись на смещение центра тяжести, мгновение повернув голову, он успел заметить, ЧТо и Даня ныряет. Они ускорялись. Все смазывалось мелькало. Как за щитами, Сашка прятался за кры¬льями пега, которые были отведены назад, чтобы с них соскальзывал ветер.

А потом земля приблизилась, но еще раньше, чем они врезались в нее, границы мира расступились, пропуская их. Окунувшись в дряблую обманчивость Межмирья, Сашка не узнал болота. Оно было не цвета мясной накипи, а темно—фиолетовое, с бе¬лесыми прожилками. Что—то бурлило, на поверх¬ность пробивались и лопались пузыри. Вокруг ‹‹раковины» все кипело и хлюпало. Вход в нее казался меньше обычного. Сашку даже сомнение взяло, не застрянут ли они.

Метрах в десяти от себя он увидел Даню. При ином давлении голос у него звучал пискляво. Сму—тившись своего голоса, Даня замолк, и Сашка так и не услышал его рассуждений, о чем не пожалел, потому что чем больше рассуждаешь, тем меньше остается отваги лететь.

Одним словом, ВПЕРЕД! Давай, милая, погнали!

Не позволяя Гульде усомниться, Сашка напра—вил ее в «раковину», и умница Гульда послушалась. Афродита начала колебаться, но увидела на Сашке такую же куртку и помчалась за ним, желая прояс¬нить, нельзя ли влюбиться и в нее тоже.

Два всадника нырнули в клокочущую воронку ‹‹раковины». Сашка едва успел глубоко вдохнуть. На куртке у него повисли клочья пены. Вокруг тоннель, где в мутной неподвижности тянули свои прильнувшие к стенкам эльбы, однако сегодня все было не так. Стенки тоннеля вздрагивали и ходили ходуном как живые. Тоннель казался огром­ным сокращающимся кишечником.

Крылья пегов не успевали отбивать все паутин­ки, со всех сторон атакующие их всадников. Сашка оказался не готов к таким яростным атакам. Забыв, что этого ни в коем случае нельзя делать, он кричал, задыхался от ярости, и чем сильнее он кричал и чем больше задыхался, тем больше болотной гнили ока­зывалось у него в легких. Начались галлюцинации. Это была какая—то вереница снов, когда, выходя из одного кошмара, сразу проваливаешься в следую­щий. Сашка старался ничему не верить, ни на что не обращать внимания, но у него не получалось, потому что его не просто били, а знали, куда бить! Стоило сосредоточиться на самой незначительной вещи — и сразу же вокруг нее выстраивали целую вселенную ужаса и подозрительности.

— Иди к нам! Наш мир умер, умрет и ваш—ш—ш! Но мы захватим рабов и будем повелевать ими веч—ч—ччно! Отдай нам то, что у тебя, и станешь одним из нас—с!

— Ни за что!

— Ваш—ш—ш мир гниет. Закладки, которые вы носите, только продлевают его агонию. Мы щедро наградим тебя, только иди к нам!

Сашка не знал что отвечать. Его собственные мысли уже почти не принадлежали ему. Постепен­но страх и мрак настолько заполнили его, что ему хотелось только одного: разжать руки, расслабить колени и позволить телу безвольно соскользнуть в болото.Возможно, он так бы и сделал, но, опомнившись, подставил лицо под поднимавшееся крыло Гульды.

Влажное, болотомпахнущее крыло ударило Сашку по щеке. Он очнулся и понял, что едва не потерял все. Главное, чего от него добивались эльбы, — чтобы он бросил повод и перестал сопротив­ляться. Человек в шторм управляет большой лодкой, которую бьет волнами. И вот ему внушают, что от его усилий ничего не зависит, зачем держать руль, когда лодку просто швыряет из стороны в сторону. Он бросает руль — и в следующую секунду лодку переворачивает. И только исчезая в пучине, он по­нимает, что лодкой все—таки управлял и погиб толь­ко потому, что струсил.

Ты еще будешь наш—ш—ш—ш—ш—ш!