Череп под кожей

– Единственное человеческое поведение, на которое я могу ориентироваться, – это мое собственное. Я буду скорбеть по Мунтеру в другое время и в другом месте. Едва ли уместно оплакивать его сейчас. Однако если отсутствие прощальных речей действительно огорчает вас, я могу изобразить шекспировского принца Хела. «О! Старый друг! Неужто в этой плоти не могла остаться капля жизни? Прощай, мой бедный Джек, едва ль судьба могла пощадить человека достойнее тебя». И если вас это немного утешит: я предпочел бы обнаружить на дне этого пруда любого из вас за исключением одного, вместо того чтобы потерять Карла Мунтера. Но вы правы насчет Корделии. Люди так и норовят воспользоваться чужой добротой и рассудительностью.

После того как он ушел, воцарилась смущенная тишина. Роума, лицо которой покрылось пятнами, а подбородок сморщился от гнева, стояла в стороне от остальных. Она была похожа на агрессивного упрямого ребенка, который сознает, что сказал нечто ужасное, но тем не менее доволен произведенным эффектом.

Вдруг она повернулась и заявила:

– По крайней мере мне удалось вызвать у нашего хозяина человеческие эмоции. Теперь мы знаем, как он к нам относится. Насколько я понимаю, из всех нас на привилегированном положении находится одна Корделия – именно ее Эмброуз не хотел бы обнаружить мертвой на дне своего пруда. Даже он, судя по всему, не в силах устоять перед хорошеньким личиком.

Сэр Джордж опустил глаза на водяные лилии.

– Он расстроен. В конце концов, это естественно. Сейчас не лучшее время ссориться.

Корделия почувствовала, что должна что-то сказать, но не смогла придумать ничего подходящего и промолчала. Ее озадачил выпад Роумы, который едва ли был связан с тем, что она переживала за нее или питала к ней симпатию. Быть может, подумала она, это такое выражение женской солидарности или возмущения мужской самонадеянностью. Но в глубине души она подозревала, что, скорее, таким образом Роума дала выход накопившемуся страху и нервному напряжению. Какова бы ни была причина, результат оказался весьма интересен. К тому же Эмброуз проявил удивительную начитанность, процитировав отрывок из первой части «Генриха IV». Объяснялось ли это тем, что он просто любил Шекспира, или же недавно заглядывал в посвященный Шекспиру раздел словаря цитат издательства «Пингвин»?

На каменных ступенях послышались шаги Эмброуза. Он нес сложенную скатерть с красным шахматным рисунком. Под их пристальными взглядами он встряхнул ее и аккуратно накрыл тело. Корделия подумала, что едва ли это самое подходящее покрывало из тех, что были в доме, которое могло послужить временным саваном. Эмброуз опустился на колени и подоткнул края под тело, как будто хотел уложить усопшего поудобнее. Все продолжали молчать. Потом сэр Джордж повернулся к Саймону и произнес:

– Давай, мой мальчик. Займись делом.

Саймон оценил глубину бассейна и нырнул. Его тело погрузилось в воду, оставив аккуратный след и всколыхнув водяные лилии. Почувствовалось дуновение ветра, небольшая рябь взволновала воду. А потом блестящая голова юноши появилась на поверхности, и он высоко поднял руки, в которых держал темную деревянную коробку размером примерно двенадцать на девять дюймов. Через пару секунд он вручил находку Эмброузу и вылез из пруда.

– Она застряла под сеткой. Что это? – выдохнул он.

Не ответив, Эмброуз поднял крышку. Музыкальная шкатулка, пропитанная водой, немного поцарапалась, но в целом не пострадала. Цилиндр медленно повернулся, и раздались тихие, нежные и чуть расстроенные звуки, в которых Корделия узнала знакомую мелодию, услышанную на последней репетиции. «Колокольчики Шотландии».

Они молча слушали, пока мелодия не закончилась. После небольшой паузы началась следующая композиция, в которой все вскоре распознали песенку «Моя Бонни за океаном».

Эмброуз закрыл шкатулку и сказал:

– В последний раз я видел ее рядом с другой музыкальной шкатулкой на столе с реквизитом. Должно быть, он решил отнести ее обратно в комнату в башне. А дорога вдоль пруда – самый короткий маршрут от театра до башни.

– Но с какой стати ему было спешить?

Роума нахмурилась, глядя на шкатулку, как будто появление этого предмета разрушило ее надежды.

– Никто никуда не торопился, – сказал Эмброуз. – Но он был пьян и, полагаю, действовал нерационально. Мунтер разделял мою чрезмерную страсть к порядку и очень не любил, когда что-либо в замке использовалось в качестве театрального реквизита. Полагаю, его измученный мозг решил, что сейчас самое время расставить вещи по местам.

Корделия отметила про себя, что сэр Джордж удивительно молчалив, и тут он впервые заговорил:

– Что еще он перенес? И что с другой шкатулкой?

– Она хранилась в шкафу в кабинете. Насколько я помню, одна шкатулка была там, а другая, набитая всяким хламом, стояла в комнате в башне.

Сэр Джордж повернулся к Саймону:

– Лучше тебе одеться, мой мальчик. Ты весь дрожишь. Здесь тебе больше делать нечего.