Череп грифона

Соклей резко повернул голову влево. И верно, раздвигая занавесь дождя, в поле зрения появилось большое крутобокое судно с надутым парусом: ветер гнал его вперед — прямо на «Афродиту». Соклей знал, что должен сделать. Он потянул на себя одно рулевое весло так далеко, как только мог, а второе так же сильно толкнул, отчаянно разворачивая акатос вправо. Это было уже не занятие с морем любовью, а борьба с ним — Соклей заставлял и море, и судно подчиниться его силе. И море сопротивлялось, толкая лопасти рулевых весел с непреклонной мощью, которая ужаснула тойкарха.

Если бы Менедем выхватил сейчас у него рукояти весел, он бы и не подумал сопротивляться. Но капитан, видя, что Соклей действует как раз так, как нужно, только сказал:

— Во что бы то ни стало сделай этот поворот!

Соклей его и делал, хотя начал уже думать, что борется с врагом, который ему не по силам.

— Гребите сильней, ублюдки! Гребите! — завопил Менедем гребцам, а потом крикнул тем морякам, что не сидели на веслах: — Хватайте шесты! Хватайте весла! Не подпускайте эту жирную свинью!

Он сложил руки рупором и заорал еще громче морякам на крутобоком судне:

— Сворачивай! Сворачивай, ты, широкозадый, засранный ночной горшок!

Несколько голых моряков на крутобоком судне тоже вопили; Соклей видел их раскрытые рты. Они были так близко, что Соклей заметил даже, что у одного из моряков не хватает пары зубов, но не разобрал их выкриков.

Один из моряков на крутобоком судне отскочил от борта и тоже схватил шест, чтобы попытаться оттолкнуть «Афродиту». Но большой, неповоротливый корабль продолжал двигаться прямо на торговую галеру. Неужели прямо? Сперва Соклей не сомневался, что парусник просто подомнет «Афродиту» под киль, как сделала бы военная галера. Но поворот, в который он вложил столько усилий, вселил в него надежду. С каждым мгновением Соклею приходилось все больше поворачивать голову, чтобы не выпустить крутобокое судно из виду. Может, оно и не заденет корму акатоса. Но оно было близко, так близко…

— Весла левого борта убрать! — завопил Диоклей, не дожидаясь, пока весла треснут под корпусом чужого судна.

Теперь гребцы остались только на банках правого борта, и «Афродита» попыталась сделать быстрый поворот влево. Соклей удержал ее на курсе, хотя это было еще труднее прежнего.

Оба судна ощетинились шестами, чтобы не подпустить к себе друг друга. Соклей почувствовал, как два или три шеста стукнули о борт акатоса. Поскольку команда «Афродиты» была куда многочисленнее, на ее палубе находилось больше народу, старающегося оттолкнуть парусник. Моряки на обоих судах выкрикивали проклятия и взывали к богам, а иногда делали и то и другое на едином дыхании.

Они почти совершили чудо. Если бы дождь был хоть немного реже, если бы остроглазый Аристид заметил крутобокое судно хоть на несколько биений сердца раньше, они бы разминулись. Однако раздался скрип древесины, и бок крутобокого судна задел корму «Афродиты». Соклей сбросил руку с рукояти левого рулевого весла за мгновение до того, как крутобокое судно снесло это весло. Если бы он опоздал, ему бы вырвало из сустава руку.

Парусник беспечно прошел мимо, а Соклей встряхнулся, будто пробуждаясь от дурного сна. Но если бы это был только сон, он не стоял бы сейчас голым, вцепившись обеими руками в рукоять уцелевшего рулевого весла, на измазанной дегтем, качающейся палубе.

— Ты хорошо справился, — тихо проговорил Менедем. — Сделал все, что мог. Теперь я приму весло, а ты нырни под палубу юта и посмотри, нет ли там течи. Чтоб меня склевали вороны, если эта жирная свинья, — слово «свинья» имело еще и второе, непристойное, значение, — не проломила нашу обшивку.

— Хорошо, — ответил Соклей. — Но почему ты сразу не забрал у меня рулевые весла? Может, тогда он бы нас не задел.

Менедем покачал головой.

— Ты круто развернул вправо. Именно так и надо было поступить, я и сам не смог бы сделать ничего другого. Мне не хотелось, чтобы рулевые весла оставались свободными даже на полбиения сердца, поэтому я не вмешался. А теперь иди посмотри, что творится под палубой.

Когда Соклей прошел мимо Диоклея, начальник гребцов хлопнул его по спине. Это заставило Соклея возгордиться, и он почти спорхнул по ступенькам с юта: Диоклей был не таким человеком, чтобы впустую выказывать одобрение.

Нырнув под палубу юта, Соклей обнаружил, что высокому человеку вроде него здесь не так уж удобно. Дважды стукнувшись головой об изнанку палубных досок, причем второй раз так сильно, что перед глазами заплясали звезды, Соклей пожалел, что не помнит ругательств любимца Менедема Аристофана.

А потом он нашел более вескую причину для ругани, чем шишка на лбу, потому что выяснилось — двоюродный брат не зря послал его сюда.

При столкновении пострадали три или четыре доски возле кормы: соединительные шипы надломились, пазы, в которых они держались, раскрошились, и сквозь обшивку проникала морская вода. Она не текла ровным потоком, но выплескивалась толчками, так как повреждение было у поверхности, а не под ней.