Череп грифона

— Ты, наверное, прав. — Менедем махнул в сторону переполненной гавани. — Птолемей смог бы с ними расправиться, если бы захотел. У него здесь флот. И Антигон тоже смог бы, хотя его суда и рассыпаны повсюду. Но кто охотится за пиратами в этих краях? Только наш маленький Родос, и всё.

— Если один из генералов победит, то, возможно, он станет больше заботиться о надлежащем управлении своими владениями, — вздохнул Соклей. — Однако они дерутся друг с другом с тех пор, как умер Александр, и даже их перемирие закончилось так быстро, что никто не успел и глазом моргнуть.

— И войне не видно конца, — добавил Менедем.

Соклею очень хотелось бы возразить двоюродному брату, но он лишь кивнул в знак согласия.

* * *

Побеленные стены, мрамор, яркая черепица крыш на фоне буйной весенней зелени делали Кос одним из самых красивых городов на побережье Эгейского — а то и всего Внутреннего моря.

Менедем быстро зашагал по пирсу, возле которого стояла «Афродита», Соклей следовал за ним по пятам.

— Я даже помню, как найти дом старого Ксенофана, — сказал Менедем. — Пройти две улицы, повернуть направо, миновать еще три улицы, и вот он — прямо напротив борделя для мальчиков.

Кос был таким же молодым городом, как и Родос, даже моложе, и он был построен по четкому плану. На этом же острове некогда находился еще один город, более древний, под названием Меропы, он лежал далеко на юго-западе, но землетрясение и грабительский рейд спартанцев во время Пелопоннесской войны покончили с ним. Новый полис был обращен лицом к Анатолии, а не к Элладе.

Менедем и Соклей прошли две улицы, потом еще три, но не увидели никакого дома торговца шелком и никакого борделя для мальчиков.

Менедем зарылся пальцами ног в грязь узкой улицы.

— Я уверен, что в прошлом году мы шли именно так, — пробормотал он. — Помнишь? Нам еще пришлось дать прохожему пару оболов, чтобы разузнать дорогу.

— Помню, — ответил Соклей. — Вообще-то мне кажется, что вроде тот парень говорил — две улицы прямо и три в сторону. Если бы мы прошли еще одну улицу и свернули налево…

— Я уверен, мы прошли две улицы прямо, затем повернули и миновали еще три. — Менедем огляделся, потом пожал плечами. — Но этого не может быть, верно? — Он посмотрел на двоюродного брата уважительно, но грустно. — Хорошо, мой дорогой, попытаемся сделать, как говоришь ты. Я знаю, у тебя такой же нюх на детали, как у лисицы, охотящейся на цыплят.

Еще один квартал вперед, потом еще один — влево, и они оказались у борделя для мальчиков. Дверь на улицу была приоткрыта, и в передней борделя слонялись рабы, поджидавшие тех, кто их возжелает.

Соклей не сказал: «А что я тебе говорил!» — и Менедем пожалел об этом: он предпочел бы такое заявление самодовольному выражению, которое появилось на лице его двоюродного брата.

Дом напротив борделя тоже был знакомым.

Менедем постучал в дверь, и вскоре ее открыл пухлый кариец, улыбнувшийся посетителям.

— О, да это господа с Родоса! Радуйтесь! Добро пожаловать, заходите. — Он почти безупречно говорил по-эллински.

— Радуйся. — Менедем шагнул к рабу, и тот отступил в сторону, чтобы пропустить его и Соклея.

— Как поживаешь, Пиксодар? — спросил Соклей.

Менедем улыбнулся. Да уж, его двоюродный брат не упускал ни одной мелочи. В прошлом году он тоже помнил имя этого раба. А Менедем услышал его и вскоре забыл.

— А как поживает Ксенофан? — продолжал Соклей.

Выразительные черные брови Пиксодара сошлись у переносицы.

— А разве вы не слышали? — Он покачал головой, доказав тем самым, что он — варвар, хоть и прожил невесть сколько среди эллинов. — Нет, конечно же, не слышали, потому что это случилось спустя пару месяцев после окончания сезона навигации. Ксенофан заболел воспалением легких и умер. У него не осталось детей, как вы знаете. Он был так добр, что в своем завещании дал мне вольную и оставил мне свое дело.

— А… Понимаю, — медленно проговорил Менедем.

Такое нередко случалось. Если бы его отец или отец Соклея умерли бездетными… Менедем не хотел об этом даже думать. Зато подумал: «Вот теперь я уже точно не забуду имя Пиксодара».

— Пожалуйте в дом! — И раб — нет, теперь свободный человек — провел их в комнату, где они в прошлом году торговались с Ксенофаном.

Кариец указал на стулья.

— Садитесь, почтеннейшие.

Потом он кликнул раба, чтобы тот принес вина. Год назад он приносил вино сам.

Когда раб появился с вином, Пиксодар выплеснул немного из своей чаши, совершая либатий.

— Мой господин умер в возрасте семидесяти с лишним лет от роду. Нам повезет, если мы проживем столько.

— Это верно. — Менедем тоже плеснул на пол немного вина в память о Ксенофане. Так же поступил и Соклей.

Менедем посмотрел на двоюродного брата. Их отцам было за пятьдесят. Сколько еще проживут Филодем с Лисистратом? Сколько проживут они сами? Менедему стало не по себе, как будто он услышал крик совы среди бела дня, и юноша сделал большой глоток вина. И вновь Соклей последовал примеру брата. Может, он думал о том же самом, Менедем не удивился бы этому. Подобные мысли были для Соклея гораздо типичнее, чем для него самого.