Череп грифона

У Менедема была обширная практика в обольщении чужих жен. Но на этот раз он не желал пускать в ход свои навыки. Как бы ему хотелось сейчас очутиться на борту «Афродиты», в каждой руке по рулевому веслу, и чтобы нужно было беспокоиться только о волнах, ветре и пиратах, которые в данный момент казались куда менее опасными, чем женщина, сидящая с ним рядом.

Выпив последний глоток вина, Менедем встал и сказал:

— Я пошел. Пока я на Родосе, мне нужно повидаться кое с кем.

— Хорошо. — Бавкида продолжала есть.

Менедем почувствовал неловкость — как будто он позорно сбежал.

* * *

Одной из привилегий свободного эллина было то, что рабы выполняли за него работу, которую он не хотел делать сам. Соклей воспринимал это как должное. Его раб, кариец по имени Арлисс, смотрел на дело иначе.

— Еще далеко, хозяин? — проскулил раб на почти чистом эллинском. — Эта проклятая штуковина становится с каждым шагом все тяжелей!

Ему не стоило приводить такой нелогичный довод в разговоре с Соклеем.

— Это невозможно, — ответил Соклей и для пущей важности добавил: — И поскольку от одной городской стены Родоса до другой не больше десяти стадий, ты прошел не так уж много.

— Держу пари, мне путь кажется длинней, чем тебе, — хмуро заметил Арлисс.

Соклей не соизволил на это ответить. В душе он порадовался, что заставил Арлисса завернуть череп грифона в кусок парусины, прежде чем выйти на улицу. В противном случае любопытные останавливали бы их через каждый плетр — а скорее всего, через каждые несколько локтей — и приставали бы с расспросами.

Вместо этого Арлисс, казалось, решил докучать хозяину жалобами:

— А потом, небось, мне придется волочь эту проклятую штуку еще и обратно.

«Не придется, если я сейчас проломлю тебе этой штукой голову», — раздраженно подумал Соклей.

Однако, как ни заманчива была подобная перспектива, он бы все-таки так не поступил. Насколько Соклею было известно, раб нес единственный череп грифона, который когда-либо видели эллины. Соклей не стал бы рисковать такой ценной вещью. Поэтому он постарался утешить Арлисса.

— У тебя будет много времени, чтобы отдохнуть и побездельничать, когда мы доберемся до места. Ну а если ты проскользнешь на кухню, то наверняка сможешь выпросить у повара вино, а может, фиги или орехи в придачу.

Раб просиял, хотя, похоже, не хотел показать Соклею, что почувствовал себя хоть немного счастливей.

— У меня руки вот-вот оторвутся, — вновь заныл он.

— Да уймись ты наконец, — проворчал Соклей и добавил: — А вот и маленький храм Гефеста, так что осталась всего пара кварталов.

Они пришли в западную часть города, миновав больше половины пути от дома Соклея к гимнасию. Но Соклей не собирался раздеваться, чтобы побегать или побороться. Он крайне редко занимался спортом, и Менедем легко одерживал над ним верх, когда они вдвоем приходили в гимнасий. Соклей был крупнее двоюродного брата, но Менедем был быстрее и грациознее.

— Похоже, вот нужный дом, — сказал Соклей.

Он не был до конца в этом уверен; уж очень один слепой фасад походил на другой.

«Если я ошибся, — подумал он, постучав в переднюю дверь, — то хозяин наверняка подскажет мне дорогу».

Где-то в доме залаяла собака.

Арлисс положил на землю череп грифона, чтобы потянуться и показать, как ему было тяжело. Он едва успел снова поднять свою ношу, как кто-то спросил из-за двери:

— Да? В чем дело?

— Это дом Дамонакса, сына Полидора? — спросил, в свою очередь, Соклей.

— Да. Что вам надо?

Дверь все еще не открылась.

Соклей назвал свое имя и добавил:

— Я принес вещь, на которую твоему хозяину, возможно, будет интересно взглянуть.

— Подождите, — ответил человек по другую сторону двери.

Соклей принялся ждать, как и было велено. Ждал и Арлисс, всем видом своим излучая молчаливый упрек.

Прошло немного времени, и дверь широко распахнулась, насколько позволял штырь, вставленный в паз в полу и в косяке.

— Мой господин примет тебя, — доложил раб Дамонакса.

Судя по гортанному акценту и узкому смуглому лицу, он был, вероятно, персом.

— Он во дворе. Пойдемте со мной.

* * *

— Радуйся, Соклей, — сказал Дамонакс, когда привратник ввел во двор вновь прибывших.

Дамонакс был красивым мужчиной лет на десять старше Соклея, с волосами, уже начавшими редеть на висках.

— Что ты принес? — спросил он, указав на завернутый в ткань предмет в руках Арлисса.

Как и у Соклея, его дорийский родосский выговор имел налет аттического произношения; Дамонакс тоже несколько лет учился в афинском Лицее и вернулся в родной полис годом позже.

Словно фокусник, дающий представление на симпосии, Соклей сорвал квадратный кусок ткани.

— Вот! — сказал он. — Череп грифона!

— Настоящий? Ты шутишь! — Дамонакс встал со скамьи и подошел, чтобы взглянуть поближе. Он постучал по черепу ногтем указательного пальца. — Нет, клянусь египетской собакой, я вижу, ты не шутишь. Где, во имя неба, ты его раздобыл?

— В Кавне, — ответил Соклей и объяснил, как они с Менедемом наткнулись на эту диковинку. — Я принес его сюда, потому что ты тоже учился у Теофраста. Что ты думаешь об этом черепе?