Череп грифона

— Я не уверен, что вы говорите правду, отнюдь не уверен. Но я не могу доказать, что вы лжете, поэтому собираюсь вас отпустить: раньше вы хорошо мне послужили.

— Спасибо, господин, — ответил Соклей, прежде чем Менедем успел выпалить что-нибудь, что могло бы навлечь на них новые неприятности.

— Скорее всего, не за что, — ответил правитель Египта. — Скорее всего.

Он резко указал большим пальцем на дверь.

— А теперь убирайтесь и впредь не давайте мне повод вызвать вас снова!

— Да, господин, — сказал Соклей. — Спасибо еще раз, господин.

Он поспешил прочь из андрона, Менедем — за ним.

Только очутившись на улице, Соклей наконец остановился, чтобы облегченно вздохнуть.

— Много добрых пожеланий Дионису, — сказал Менедем.

— Да, он сделал все, чтобы нас очернить, — согласился Соклей. — Завтра утром с первыми лучами солнца двинемся домой.

— О? — спросил Менедем. — Это почему?

— По двум причинам. — Соклей огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто не обращает на них внимания, и поднял вверх большой палец. — Во-первых, хотя Птолемей и не нашел бы на «Афродите» контрабандных изумрудов, он обнаружил бы там счетные книги, в которых о них говорится. А во-вторых, — он поднял указательный палец, — Птолемей запросто может задержать нас здесь до тех пор, пока не пошлет кого-нибудь на Кеос или даже на Эгину. Ты хочешь так рисковать?

— Теперь, когда ты мне все объяснил, уже не хочу, — ответил Менедем.

— Вот и прекрасно. Я тоже.

— Но вообще-то мы купили изумруды на Родосе, — заявил Менедем, — а не в землях, находящихся под властью Птолемея. Чтобы получить камни, мы не нарушили ни одного из его законов. Не вижу причины, по которой он мог бы нас осудить.

— Он — правитель Египта, богатейший человек в мире, один из четырех или пяти самых могущественных людей на свете, — заметил Соклей. — И ему не нужны причины. Он может делать все, что захочет. Именно это и есть настоящее могущество. Если бы Птолемей поймал нас на лжи… — Соклей содрогнулся. — И мы провозили камни через Кос, поэтому на что поспорим, что он повернул бы законы не в нашу пользу?

Его двоюродный брат скорчил кислую мину.

— Ты, вероятно, прав. Нет, ты наверняка прав. Очень хорошо, почтеннейший… ты меня убедил. Мы отплываем завтра утром.

— Отлично, — сказал Соклей.

Менедем засмеялся.

— Кроме того, мне бы хотелось умыкнуть тебя прежде, чем Птолемей укоротит тебя на голову за то, что ты прилюдно назвал его дураком. Ты видел, как он вытаращил глаза?

— Я свободный эллин, клянусь богами, — проговорил Соклей. — Если Птолемей не привык слышать откровенные речи, тем хуже для него.

— Но поскольку, как ты справедливо заметил, он один из самых могущественных в мире людей, то хуже может быть для того, кто говорит откровенно, — ответил Менедем, и Соклей не смог ничего возразить.

Братья уже почти добрались до «Афродиты», когда их вдруг кто-то окликнул. Соклей вздрогнул: уж не решил ли Птолемей все-таки расправиться с ними? Но, оглянувшись через плечо, он узнал человека, который махал им рукой.

— Радуйся, Пиксодар, — сказал Соклей. — Чем мы можем тебе служить?

— Радуйтесь, оба, — ответил торговец шелком. — Когда я услышал, что вы вернулись на Кос, я подумал, что это дар самих богов. У вас еще осталась пурпурная краска?

— Конечно. Сколько тебе нужно?

— А сколько у вас есть? — спросил Пиксодар.

— Дай подумать. — Соклей пощипал бороду. — Думаю, у нас есть еще… Пятьдесят три кувшина. Это если судить по тому, сколько мы продали. Но возможно, осталось и меньше: нам пришлось сражаться с пиратами, и они могли украсть несколько кувшинов, возвращаясь на свое судно.

— Клянусь Зевсом Лабрандским, я рад видеть, что вы целы и невредимы! — воскликнул Пиксодар. — Да распнут всех пиратов на крестах!

— Да уж, туда этим негодяям и дорога!

Вообще-то Соклея трудно было назвать жестоким и агрессивным, но теперь он говорил совершенно серьезно. Всякий раз, вспоминая, как пират схватил мешок с черепом грифона и перепрыгнул с «Афродиты» обратно на гемолию, он чувствовал, как кровь закипает в жилах.

— Как ты умудряешься все время так хорошо знать, что уже продано, а что еще нет? — спросил брата Менедем.

Тот пожал плечами.

— Я все записываю, а в придачу еще и запоминаю.

Это вовсе не казалось Соклею чем-то из ряда вон выходящим.

— А ты как держишь в голове столько стихов из «Илиады» и «Одиссеи»? — в свою очередь спросил он.

— Это другое дело. Во-первых, эти стихи не меняются. Во-вторых, они стоят того, чтобы их помнить. — Менедем повернулся к Пиксодару. — Пожалуйста, извини нас, почтеннейший. Мы с ним все время спорим об одном и том же, знаешь ли.

Кариец улыбнулся.

— Обычное дело для родственников.

— Так сколько краски тебе нужно? — спросил его Соклей.

— Все, что у вас есть. Все пятьдесят три кувшина. Если бы у вас было больше, я бы и это купил. У меня много шелка, который надо покрасить, и мой… э-э-э… клиент хочет как можно скорее получить готовую ткань.

— Но полусотни кувшинов краски хватит, чтобы покрасить очень много шелка, — заметил Соклей.

Пиксодар кивнул, как делают варвары, потом спохватился и наклонил голову на эллинский манер.