Череп епископа

— В минувшем году орденский конвент поставил в заместители магистра брата Готарда Кетлера, — любезно сообщил собеседникам дерптский епископ. — Он опытный и очень умелый воин. Он просто великолепен в бою. Воина лучше него нет во всей Ливонии. Скажу больше, братья. Рыцари ордена уже сейчас называют его великим магистром.

— А еще рыцаря Ивана, безродного ливонца, наподобие благородных дворян получившего образование в Кельне и звание рыцаря в двадцать лет, открыто называют его сыном, хотя брат Кетлер наравне со всеми давал Господу обед безбрачия и клятву сражаться за святой крест, пока руки его смогут держать меч, а глаза — видеть врага, — кротко дополнил характеристику будущего магистра пожилой прелат.

— Вы собираетесь его этим попрекать? — удивленно приподнял брови епископ. — Неужели вы не знаете, что посланники еретика Лютера открыто призывают рыцарей разрывать клятвы и брать себе жен? Что два рыцаря из каждых трех уже именно так и поступили? Что оставшиеся верными обетам братья поступают так только потому, что отсутствие жен позволяет им открыто предаваться разврату прямо в замках и монастырях, пьянствовать и утопать в роскоши? Боже упаси вас хоть одно слово произнести против этого рубаки, которому они еще готовы подчиняться! Иначе они просто откажутся именоваться воинами Господа и присвоят себе все орденские земли, до которых только смогут дотянуться! Вы помните маркграфа Альбрехта фон Гогенцоллерна Бранденбургского?

Еще бы его не помнить! Став великим магистром Тевтонского ордена, десятого апреля тысяча пятьсот двадцать пятого года этот рыцарь принял лютеранство и тут же поклялся в верности королю Польши Сигизмунду Старому, который признал его герцогом Пруссии с правом прямой или совместной передачи этой вотчины по наследству. Фактически, маркграф нагло украл у Господа целую армию, уничтожил многовековой Орден крестоносцев, просто-напросто присвоив его себе! Сейчас никто не мог поручиться за то, что новый магистр Ливонского Ордена не поступит точно так же — или сами рыцари, воодушевленные чьим-либо поступком или раздраженные новыми переменами, не начнут присягать датским, шведским или польским монархам.

— Судьба Ливонии висит на волоске, братья, — озвучил горькую истину дерптский епископ, — и если Господь не явит чудо, в ближайшие годы она перестанет существовать. Ересь отравляет души здешних рыцарей, рабов и горожан. Они отказываются платить церковную десятину, жгут католические храмы и хуже того — православные церкви, из-за чего печерский келарь вспомнил про невыплаченные за последние пятьдесят лет подати и требует их немедленно…

Тут хозяин замка спохватился, что сгоряча наговорил лишнего, оборвал свою речь и припал к кубку с вином.

— Однако в ваших землях сохраняется порядок, мой дорогой друг, — успокаивающе кивнул, сверкнув гладкой, блестящей лысиной прелат. — Никаких погромов, изгнания священников и обращения в еретическую веру за все годы вашего епископства не случалось ни разу.

— Близость русских земель и епископское войско в полтысячи мечей успокаивающе действует на самые невежественные умы, — отказался от комплимента хозяин замка. — Псковские язычники только и ждут повода, чтобы опять напасть на здешние хутора.

— Псковские и новгородские земли поразил мор, — с такой уверенностью сообщил нунций, словно только что приехал именно оттуда. — Сейчас они не способны к сопротивлению.

— Вы так говорите об этом, брат, как будто ожидаете от меня содействия лютеранам, пока у них есть шанс на удачу, — улыбнулся епископ.

— Все как раз наоборот, брат, — без тени смеха покачал головой нунций. — Святой престол ждет от крестоносцев Ливонского Ордена того, что они сдержат свои клятвы, возьмут в руки освященные в храмах мечи и двинутся на восток, освободив от язычества земли до нечестивого Новгорода, куда так стремятся все здешние купцы.

Дерптский епископ облизнул свои тонкие губы, задумчиво повел плечами, потом все тем же презрительным жестом приподнял колокольчик и коротко позвонил:

— Арни, будь любезен, принеси письмо московского царя.

Гости не видели, кому адресовалось это распоряжение, но вскоре под каменными потолками гулким эхом отозвались торопливые шаги, и подросток, приносивший вино, положил на стол длинный кнут, сплетенный из толстой воловьей кожи.

— Что это друг мой? — не понял папский посланник.

— Письмо, — кивнул дерптский епископ. — Четыре года назад, когда по наущению лютеранских посланцев заблудшие рабы Господа нашего Иисуса Христа начали жечь католические соборы и церкви русских язычников, келарь Псково-Печерского монастыря потребовал недоимки, не выплаченные за последние пятьдесят лет. Великий магистр Фурстенберг, о сих долгах ранее не вспоминавший, отправил тогда русскому царю Ивану послание, в котором просил о встрече, дабы взаимные претензии обсудить. В ответ царь прислал этот кнут. Чтобы помнил наш магистр, чем ему грозит непослушание, и о повинностях своих с равным себе разговаривал, а к правителям московским не лез.

— Великий Господь, — перекрестился нунций, — какая дикость!