Обе спальни были открыты.
- Какую ты выберешь? – спросил Террини.
Мне было все равно.
- Ладно. Тогда я займу эту, - сказал он, подхватив вещмешок.
Я вошел в противоположную спальню. Похоже, что никаких гостей в ней не бывало по крайней мере несколько лет. Рядом с койкой стоял дешевый металлический стул. Все было покрыто толстым слоем пыли, воздух в комнате был жарким и душным. Я отогнул тонкий матерчатый матрас. Койка была стандартной, с металлической рамой и перекрещенными кожаными ремнями.
Несколько минут спустя вернулся Перин, красный и запыхавшийся.
- Я принес вот это, - стоя на пороге, он передал мне металлический лоток с эмалированными кружками и канистру с прометием для плиты.
Уже собираясь уходить, он сказал:
- Вам лучше оставить люмен на улице включенным. И закрыть ставни.
- Зачем?
- Чтобы имхисы не залетали в дом.
Я закрыл дверь и пошел к Террини на кухню. Он копался в пустом шкафу, бормоча под нос ругательства. Он раздраженно захлопнул двери шкафа, но был обрадован, когда увидел, что я принес прометий.
- Я готов умереть за кружку рекафа, - сказал он. – Этот идиот не принес его?
- Нет.
Он снова выругался.
- В нашей машине есть немного, - напомнил я.
- Тут где-то шляется этот грокс… - нерешительно произнес Террини.
- Со мной ничего не случится, - заявил я.
- Уверен?
- Конечно, - уверил его я.
- Ну ладно. В тебе побольше храбрости, чем в этом Перине, - заметил Террини. – Но постарайся, чтобы тебя не съели. Иначе что я скажу твоему отцу?
- Постараюсь, - сказал я, засмеявшись. – В конце концов, какие шансы, что я наткнусь на этого грокса?
- В этом месте? – Террини пожал плечами. – Кто знает?
За время своей службы мне довелось зачистить немало бандитских притонов. Мне приходилось встречаться лицом к лицу с безумными мутантами во мраке подземных катакомб под Эверсити. Но даже там я не видел такой тьмы, как ночью в Торсарборе. Это была не естественная темнота. Она словно давила на все вокруг, и, хотя холодные белые звезды были видны высоко в небесах, они не давали света, а лишь подчеркивали мрак теней. Эта тьма была
Когда я вышел за порог и закрыл за собой дверь, то тут же пожалел о своем решении пойти в темноту одному и даже без фонаря. Но я был молодым, гордым – и глупым, как многие молодые люди.
Единственным освещением за пределами дома для гостей был один неразбитый фонарь в конце дороги. Он выделялся в окружающем мраке, но отбрасывал лишь узкий круг света на землю у столба. Тем не менее, он был для меня словно маяк, и я направился к нему, осторожно шагая по дороге, мое сердце учащенно билось.
Когда темнота охватила меня со всех сторон, другие мои чувства словно стали компенсировать слабость зрения. Я слышал, как в отдалении хлопнула дверь, как залаяла собака, а потом жуткий рев грокса где-то вдалеке. «Наверное, тот, пропавший», подумал я. Меня успокаивало, что он далеко, пока я не вспомнил, что на ферме Торсарбор есть свое стадо гроксов.
Я уже почти подошел к фонарю, когда разглядел какую-то тень на обочине дороги, и на мгновение у меня перехватило дыхание.
- Это ты, Перин? – спросил я, выхватив «Тронзвассе».
Мне никто не ответил, и когда я вгляделся, то уже не был уверен, что там вообще что-то есть.
- Кто это?
В ответ ничего. «Никто», подумал я. «Просто мое воображение».
Я был все еще на взводе, когда дошел до двора административного блока. Над воротами горел свет. Вокруг было неестественно тихо. Я подошел к полугусеничной машине.
Мне пришлось спрятать пистолет обратно в кобуру, чтобы залезть на крышу кабины и добраться до багажника. Сумка с пайками свалилась вниз, когда я спрыгнул с лестницы.
«Здесь нет грокса», сказал я себе, перекинув сумку через плечо, и пошел обратно к дому для гостей.
Чтобы успокоиться, я стал напевать песню. Именно так я делал, когда был ребенком и оставался один в своей комнате ночью, когда тени, казалось, начинали жить собственной жизнью. Эту песенку мне напевал Прыгун, когда я просыпался посреди ночи. Во тьме этого заброшенного места я словно видел его глаза, налитые кровью, на белом лице.
Пройдя мимо барака для сервов, я повернул налево, к дому для гостей, ориентируясь по еще работавшим люменам.
Я был погружен в воспоминания о Прыгуне, когда вдруг увидел женщину, стоявшую на краю круга света от фонаря. Ее лицо было пепельно-серым и истощенным, но особенно меня поразили ее глаза. Они были черными – настолько черными, что, казалось, поглощали скудный свет фонаря.
Она стояла в десяти футах от меня. Я остановился.
- Ты кто такая? – спросил я.
Ее пальцы вцепились в шаль, закрывавшую ее лицо. Она ничего не ответила, но подошла на шаг ближе.
Моя рука метнулась к пистолету.
- Ты один из силовиков? – спросила она.
- А ты кто?
- Меня зовут Агафа, - сказала она и, помолчав, добавила, - Ты не должен быть здесь. Соломенный человек этого не любит.
- Что еще за соломенный человек?
Девушка посмотрела на меня. Ее глаза были словно бездонные провалы. Она хотела что-то сказать, когда раздался другой голос:
- Агафа!