Череда

Имелась в этой столовой и боковушка, в которую вела дверь из большого общего зала. Там на окнах висели белые марлевые занавески, столы застилались скатертями, пол был не затоптан, потому что туда ходило меньше людей – в боковушке обедало начальство.

Разносили еду в столовой две девушки.

Одна высокая, с длинными светлыми волосами, которые падали ей на плечи и снизу подкручивались валиком. У девушки был крупноватый, красивой формы нос и звонко-синие глаза, которые смотрели с достоинством. Она всегда очень аккуратно и со вкусом одевалась. По залу ходила как королева, ощущая на себе восторженные взгляды Мужчин. Звали ее Ванда.

Другую девушку звали Таня. Она была невысокая, с подстриженными до уха темными волосами, в которых сзади всегда торчал металлический гребешок; губы у Тани были полные, особенно верхняя. Девушка ходила всегда в одном и том же коричневом платье и в черных ботинках со шнурками, по залу бегала как-то бочком, прижимая к груди поднос, заставленный тарелками, с озабоченным лицом, будто боясь, что где-то что-то сделала не так и сейчас ее начнут ругать.

Когда в боковушку приходило начальство, еду туда носила Ванда, Таню туда никогда не посылали, зато в общем зале Таня бегала за двоих. Ванда ходила медленно, не спеша, и никто никогда не подгонял ее, нетерпеливые клиенты всегда звали Таню, и она бегала от столика к столику, стараясь всем угодитьи часто приговаривая:

– Сейчас, сейчас, сейчас…

Кажется, и клиенты, и работники столовой, и сами девушки раз навсегда установили, какое место должна занимать каждая из них. Как будто все понимали, что за Ванду служит еще и ее красота, клиенты любуются ею, начальство ценит, и если она будет очень носиться с подносами, то и красоту свою растрясти может, так что пусть Таня носится, ей нечего растрясать. И Таня тоже с этим согласилась. Павел никогда не видел, чтоб она выказывала чем-нибудь свое недовольство и хоть раз косо глянула на Ванду. Таня признавала Вандино превосходство, тем более что Ванда была и старше Тани. Ванде было лет двадцать, а Тане – семнадцать.

Павел понимал, что Ванда намного красивее Тани, что Ванда вообще красивая девушка, даже без всякого сравнения, если б Тани здесь и совсем не было, и именно потому, что Ванда красивая, Павлу и в голову не пришло начать за ней ухаживать. Он считал, что сам он некрасивый, к тому же еще хромой после ранения, что Ванда на него и смотреть не станет, у нее хватает красивых кавалеров.

Если вспоминать все, как было, то он может побожиться, что и за Таней не думал ухаживать, просто так как-то вышло, так получилось.

Он хорошо помнит тот вечер.

В столовой было накурено и дымно – что-то на кухне подгорело, и оттуда в зал наплыло чаду. В уголке, возле двух окон, сидела подвыпившая компания. Свет электрической лампочки отражался на бутылках, на стаканах, стоявших перед ними, посреди стола была развернута газета, а на ней лежали ломти сала, помятые, как выжатые, соленые огурцы, кусок крестьянского хлеба – закуску мужчины принесли в столовую с собой.

Мужчины курили и громко разговаривали. И за остальными столиками сидели люди. Одни хлебали борщ, который каждый день варили в столовой, другие пили пиво – его сегодня как раз привезли в буфет, вели разговоры.

Павел поужинал, да заодно и пообедал, потому что сегодня печаталась газета и он целый день не мог отлучиться из редакции, выпил кружку пива и теперь сидел, прислонив к столу свою палочку, и думал, не позвать ли Таню и не попросить ли, чтоб принесла еще одну кружку. Спешить ему было некуда, четыре стены комнаты не очень тянули его домой, а тут все-таки были люди, хоть и сами по себе, а он сам по себе. Удерживало его только то, что в кармане оставалось мало денег, если он сегодня возьмет еще одну кружку пива, а завтра ведь тоже захочется взять, то до зарплаты не дотянет, не будет на что и борща купить, придется кланяться редакторше, чтоб дала в долг какую-то сотню.

Разумнее всего было бы сегодня не пить пива, но что-то Павла будто подмывало, будто назло кому-то хотелось сделать.

В это время один мужчина из компании, сидевшей в углу под окнами, повернулся вместе со стулом лицом к залу и крикнул хриплым голосом:

– Таня!

Таня, которая стояла возле буфета, оглянулась, увидела, что ее зовут, и бросила свое:

– Сейчас, сейчас.

Она отнесла пиво двум железнодорожникам, сидевшим недалеко от буфета, и подбежала к компании.

– Нам… пива, – сказал мужчина. Рукой, в которой держал свернутую из газеты цигарку, он начал считать сидевших за столом: – Раз, два, три… Пять! Во! – выставил он руку и растопырил пальцы. Цигарка, которую он держал, роняя искры, полетела на пол. Мужчина, неловко нагибаясь, начал шарить рукой вокруг себя, ища цигарку. Залитые водкой глаза ничего не видели, и он качался на стуле, пока Таня не подняла ту цигарку и не подала ему. Он взял ее непослушными пальцами, положил в левую руку, а правую опять выставил с растопыренными пальцами. – Пять! Понимаешь?

Таня побежала, чтоб выполнить заказ, принести пива, и тут Павел, сам не зная, как и почему, тоже крикнул:

– Таня!