Чему не бывать, тому не бывать

— Не знаю. Иди спать.

Ингер Йоханне опять отвернулась к окну. Переход от жизни в многоквартирном доме к жизни в частном оказался сложнее, чем она ожидала. Она привыкла к урчанию в водопроводных трубах, к плачу младенцев, который отражался от стен, к ссорящимся подросткам и звуку работающего телевизора в гостиной у соседки — соседка очень плохо слышала и часто засыпала во время поздних программ. В квартире можно было варить кофе поздно ночью. Слушать радио. Разговаривать, если хочется. Здесь же она едва отваживалась открыть холодильник. Каждое утро в туалете пахло мочой Ингвара, потому что она не разрешала сливать воду до семи утра, чтобы не разбудить соседей снизу.

— Может, ты хотя бы сядешь, — сказал он.

— Не кричи, — тихо попросила Ингер Йоханне.

— Да перестань ты, все нормально. Ты же жила с соседями, Ингер Йоханне!

— Я привыкла к тому, что соседей много. И я их всех даже по именам не знала. А здесь все так близко. Когда в доме только мы и они, мне все время неловко... Я не знаю...

— Но тебе же очень нравятся Гитта и Самюэль, я уж не говорю о маленьком Леонарде! Если бы не он, Кристиане никогда бы не...

— Нет, ты посмотри! — Ингер Йоханне вытянула одну ногу вперед и осторожно засмеялась. — У меня раньше никогда не было тапочек. А теперь я шагу без них не ступлю!

— Очень милые. Похожи на мухоморы.

— Ну, собственно говоря, они и должны быть похожи на мухоморы! Ты не мог заставить ее выбрать что-нибудь другое? Кроликов? Медвежат? Или, в конце концов, просто обычные коричневые тапочки?

Он подошел к ней поближе, паркет отзывался скрипом на каждый его шаг. Она скорчила гримасу, прежде чем опять отвернулась к окну.

— Ты же знаешь, Кристиане не легко уговорить, — сказал он. — И перестань так бояться. Ничего не случится.

— Исак говорил то же самое, когда Кристиане была маленькая.

— Это другое. Кристиане...

— Никто не знает, что с ней. Никто не знает, все ли в порядке с Рагнхилль.

— О, так мы договорились? Рагнхилль?

— Да, — ответила Ингер Йоханне. Ингвар обнял ее одной рукой.

— Рагнхилль — совершенно здоровый ребенок, которому восемь дней от роду, — прошептал он. — Она просыпается каждую ночь по три раза, ест и моментально засыпает. Именно так и должно быть. Будешь кофе?

— Да, только потише.

Он собирался что-то сказать и открыл было рот, но потом незаметно покачал головой, поднял с пола свитер и надел его на себя, направляясь на кухню.

— Тогда садись, — предложил он. — Раз уж тебе кровь из носу нужно бодрствовать всю ночь, мы можем провести это время с толком.

Ингер Йоханне придвинула высокий табурет поближе к плите и потуже затянула пояс халата. Ее пальцы рассеянно пролистали толстую папку дела, которое расследовал Ингвар. Папке было не место в кухне.

— Зигмунд не сдается, — сказала она и потерла пальцами глаза под очками.

— Нет. И он прав. Это очень интересное дело. — Сообразив, что проговорился, он обернулся так резко, что расплескал воду. — Я сходил на работу, всего на часик, — оправдался он. — С того момента, как я ушел, до того, как вернулся, прошло всего...

— Да успокойся, все в порядке. Я прекрасно понимаю, что тебе нужно иногда отсюда уходить. Должна признаться, что...

Сверху в папке лежала фотография — удачный портрет будущей жертвы убийства. Узкое лицо казалось еще уже из-за длинных волос, разделенных на прямой пробор, — и это была единственная немодная деталь во всем ее облике. Взгляд был вызывающий, полные губы сложены в самодовольную улыбку. Глаза сильно накрашены, но это, как ни странно, не выглядело вульгарно. В этой фотографии было что-то манящее, какое-то эротическое притяжение, резко противоречащее тому человечному, семейному настроению программы, которую эта женщина успешно создавала.

— В чем ты хочешь признаться?

— Ну...

— Что ты тоже считаешь это дело чертовски интересным! — поддразнил Ингвар, гремя чашками. — Я пойду надену штаны.

Прошлое Фионы Хелле было не менее интригующим, чем портрет. Магистр истории искусств, отметила про себя Ингер Йоханне, начиная читать документы. Вышла замуж в двадцать два года за сантехника Бернта Хелле, унаследовала дом бабушки и дедушки в Лёренског. Через тринадцать лет брака, в 1998 году, родилась дочь, Фиорелла, что не оказало отрицательного влияния ни на амбиции, ни на карьеру. Скорее наоборот. Из элитарной программы «Крутое искусство» на канале «НРК2», где Фиона была культовым ведущим, ее перевели в редакцию развлекательных программ. В бесчисленных интервью, которые она раздала за последние три года, она описывала этот перевод так, будто после нескольких сезонов позднего ток-шоу по четвергам наконец вернулась домой. «Фиона на ходу» была одной из самых больших удач норвежского государственного телевидения с шестидесятых годов. Тогда людям больше нечего было делать, кроме как усаживаться к экрану и смотреть единственный канал, оправдывая общее представление о том, каким должен быть субботний вечер в Норвегии. И вот теперь они вновь не могли оторваться от телевизоров, стоило Фионе появиться на экране.

— Тебе же нравилась ее программа? Ты, здоровый мужик, смотрел и плакал!