Чем черт не шутит

– Илья Алексеевич, когда вы узнали, что я притащила в дом мужика, вы пылали праведным гневом, знать меня не хотели и, наверняка, не советовали Саше прощать меня. Почему же сейчас, узнав, кто действительно виноват, вы считаете, что я должна его простить? – Немного помолчав, чтобы справиться с волнением, я продолжала. – Я не разлюбила его и, наверное, прощу, но не сейчас.

– Все правильно! – воскликнула бабушка, хлопнув для убедительности рукой по одеялу.

– Раз ты так считаешь, мама, значит, все правильно. Дорогие дамы, я вас покидаю. Светлана, ты не проводишь меня? – Мы вышли в холл.

– Света, я задействовал людей по поводу покушения на тебя, но пока ничего выяснить не смогли. Кому ты так насолила, что решились на это?

– Сама голову ломаю «Не буду говорить ему про деньги. Хотя Саша мог рассказать, но он не знал про звонки».

– Ладно, ты не бойся, Сашка тоже выделил людей из охраны, за тобой приглядывают.

Я хотела возмутиться. Что значит приглядывают? Следят, что ли? Но, поразмыслив, решила, что это хорошо. Пусть приглядывают, не так страшно. Мы простились, и я вернулась в палату.

– О чем секретничали? – Тут же спросила бабушка, – а впрочем, не надо не говори. Я и сама знаю. Это о покушении. Да? – Я кивнула.

– Послушай, mon chere, я стараюсь быть невозмутимой, а сама сгораю от любопытства. Ты расскажешь мне, в чем дело? Но, если не хочешь, я не обижусь, – она не смотрела на меня, старательно разглаживая на одеяле несуществующие складки.

– Бабушка, вначале скажите, как вы себя чувствуете, и когда вас выпишут?

– Чувствую себя прекрасно, кардиограмма хорошая, выпишут во вторник. Ну, рассказывай! – Требовательно сказала она. Глаза загорелись, румянец, ни дать, ни взять – Наташка. Она даже помолодела. Я придвинула стул поближе и рассказала ей про все: и про Вадима, и про Игоря Моисеевича, и про Андрея, и, наконец, про дискету и деньги. Услышав сумму, она даже рот открыла. Я подумала, сейчас свистнет. Но свистеть она не стала, а, помолчав, спросила – Выходит, деньги вы присвоили себе? И на эти деньги открыли клуб? И Александру в банк положили? И с подругами поделилась? И родственников не обидела? – После каждого вопроса я согласно кивала.

– Но одно ты не сделала, mon chere.

– Что?

– Надо часть денег отдать в какой-нибудь приют и церкви. Это благое дело. Благородные люди всегда так поступали. Ну, это еще не поздно исправить. Ты согласна?

– Конечно. Как-то не подумала, – пробормотала я. – А как быть с этим, кто звонит? Ему тоже денег дать?

– Ни в коем случае! – Категорично заявила бабушка. – Еще чего! С какой стати? Так вот, кто звонил тебе по утрам. Вера подумала, что поклонник, и столько про это говорила, что даже я засомневалась. Mon diei (бог мой)! Как же это интересно! Но и опасно.

Она откинулась на подушку. – Да! Я забыла тебе сказать! Помнишь те документы, ну, те, старые с чердака? Там было одно письмо. Я взяла его с собой. Посмотри в тумбочке, в верхнем ящике должно лежать.

Я выдвинула ящик, там лежали ватные тампоны, таблетки и блокнот для записей.

– Здесь нет. Может, внизу? – Но, открыв тумбочку, обнаружила только пакет с одеждой.

– И здесь нет.

– Не может быть! – Бабушка подскочила и очень резво спрыгнула с кровати. Сама проверила содержимое тумбочки и, удостоверившись, что там нет никаких бумаг, нахмурилась.

– У меня нет маразма, я хорошо помню, что положила его сюда, а впрочем, – она запнулась и села на кровать, – возможно, я оставила его дома. Но это неважно. Я и так помню содержание. За дословность не ручаюсь, половина слов стерта, но смысл такой. Знаешь, возьми ручку, я продиктую, а ты запиши. – Она достала блокнот и ручку, я села за стол и приготовилась писать.

– Пиши, «Милый друг мой, Лизочка! События, происходящие в Астрахани, требуют моего незамедлительного там присутствия. Эльза Францевна», – видимо, экономка, – «гостит у сестры в», – дальше стерто, – «губернии. Раньше Рождества она не вернется», – опять стерто и в конце, – «забрать с собой не могу. Пусть его хранят наши голубки», – потом не помню, и последнее, – «люблю тебя, Коленьку и Леночку». – Леночка – это моя мать.

Ольга Андреевна умолкла, и я с ужасом увидела, как по ее щеке катится слеза. Только не это. Я тут же захлюпала носом. Бабушка погладила меня по щеке.

– Ну, что ты, глупенькая, не надо не плачь, это мне что-то взгрустнулось.

– А вы подумайте об этом позитивно. Моя мамуля научила меня в любом дерьме находить что-нибудь хорошее.

– В таком случае, научи меня тоже.

– Так, – я откашлялась. – Это хорошо, что мы купили именно этот особняк, вернее, флигель, – бабушка кивнула, я приободрилась и продолжала, – это хорошо, что мы полезли на чердак, правда, я заработала там шишку, но это ерунда. Мы нашли старую мебель, и я пригласила реставратора. Это хорошо, что вы обнаружили письмо своих родных, – я стала соображать. – Господи! Бабушка! Так все оказывается хорошо! А чего же мы плачем? – Мы посмотрели друг на друга и прыснули.