Человек-землетрясение

– Кто может это изменить? Ни вы, ни я… никто. В этой жуткой игре судьбы все мы всего лишь статисты или жертвы. Марион, избавляйтесь от комплекса вины, что вы якобы пожертвовали Бобом. Вы просто выскочили в последний момент из гроба, который был уже готов для вас. Это был импульс самосохранения. Возьмите деньги, уезжайте куда-нибудь, откройте «бутик» (идея господина Хаферкампа прекрасна), может, в Мюнхене или Гамбурге, лишь бы подальше от Эссена, от всех воспоминаний! А теперь поспите. Я позвоню вам завтра в середине дня.

В Эссен доктор Дорлах прибыл через час после безмолвного разрушения Бобом квартиры Марион и отправился на Хольтенкампеиср-штрассе, 17. Сначала он позвонил в дверь, потом нажал на ручку, она подалась, ключ торчал изнутри, и доктором завладело странное чувство. Он остановился в прихожей и крикнул – Боб! Это я, Дорлах. Не пугайтесь. В Дуйсбурге все закончилось быстрее, чем мы ожидали.

Тишина. Дорлах отворил дверь, и перед ним предстала картина тотального разрушения. Он разглядывал выпотрошенную до основания обивку дивана и стульев, сломанную мебель, искромсанные платья, разодранные в клочья занавески, содранные со стен лампы, и мороз прошел у него по коже. Здесь не безумный срывал зло, а потенциальный убийца с чудовищной тщательностью разрушал свой мир.

Умышленное убийство мертвых предметов на почве полового извращения.

Доктор Дорлах почти бежал из квартиры, замкнул ее ключом Боба и прихватил его с собой. Потом он вернулся к себе домой во Вреденхаузен и бросился прямо в одежде на кровать. Для него после зрелища этой уничтоженной, убитой квартиры ситуация в корне изменилась. Он не смог бы объяснить причины, но на него вдруг напал страх.

Страх перед грядущим днем.

Если Боб Баррайс вновь объявится во Вреденхаузене, это будет другой человек.

Человек… или уже дикий зверь в обличье ангела?

Одно было ясно: разрушение Боба Баррайса пойдет быстрее, чем планировалось. Не подозревая об этом, они затронули его единственное уязвимое место: впервые в жизни он искренне любил! Хотя и здесь со всеми дьявольскими эскападами своего загадочного характера, но действительно любил! Когда у него отняли эту любовь, он впервые пережил трагедию, которую до этого постоянно преподносил другим. И оказалось, что герой-исполин Боб Баррайс был сломлен первым же ударом по его душе. Утрата Марион Цимбал стала незаживающей раной, грозившей быстро обескровить его.

Доктор Дорлах испуганно вскочил. Предаваясь своим мыслям и своему страху, он заснул, и теперь пронзительный звонок телефона на ночном столике разбудил его. Часы показывали половину шестого.

С ощущением, как будто хватается за лед, он снял трубку.

Дюссельдорф. «Парк-отель». И, прежде чем ночной дежурный приступил к объяснениям, доктор Дорлах уже знал, что водоворот завертелся, затягивая все вокруг.

В четыре часа утра Марион Баррайс ушла из отеля. Ночному портье она отдала записку, которую тот по глупости отложил в сторону, поскольку прибыла группа итальянцев. И только после регистрации и раздачи ключей портье занялся запиской.

– Это для вас! – сказала, уходя, молодая дама.

Это был имеющий силу чек на сто тысяч марок.

В больших отелях ко многому привычны, не так-то просто вывести персонал из равновесия. Там, где останавливаются восточные владыки, вообще перестают удивляться. Но сто тысяч марок на чай еще никому не давали.

Пока в отеле обсуждали, что бы это значило, появилась полиция. Из Рейна вытащили девушку. Она прыгнула с моста в воду, сломала себе при ударе позвоночник и сразу умерла. В кармане платья у нее нашли карточку «Парк-отеля».

– Спасибо… – тихо сказал Дорлах. – Я сейчас приеду и сразу обращусь в криминальную полицию. Первый комиссариат, я знаю. И пожалуйста, полное молчание, господа. Как-никак это супруга господина Баррайса-младшего. Да, ужасно, воистину. У меня тоже в голове не укладывается. Сейчас приеду…

Он вскочил, сунул голову под кран, пустил холодную струю на свой затылок и тем не менее не избавился от свинцовой тяжести, которая давила на него. Он отказался от бритья – впервые можно было видеть доктора Дорлаха, неизменный образец скромной элегантности, со щетиной на лице, потом он долго колебался, нужно ли поставить в известность Хаферкампа, подавил в себе это желание и был уже на выходе, когда вновь зазвонил телефон.

Это был Боб Баррайс.

– Доктор, – произнес усталый голос, – доктор, я заклинаю нас, помогите мне! Пожалуйста, помогите мне! Вы единственный человек, который у меня остался.

Дорлаха бросило в жар. После предыдущего ледяного озноба его опять прошиб пот.

– Где вы, Боб? – хрипло спросил он.

– В Эссене. В «Толстом Отто» у рынка. Приезжайте, я умоляю пас, приезжайте!

– Что вы там делаете, в «Толстом Отто»?