– Таня, чтобы между нами не оставалось недомолвок, я расскажу тебе одну вещь, о которой никогда никому не говорил. Надеюсь, не надо упоминать, что эту тайну следует унести с собой в могилу. Я говорю только потому что доверяю тебе. Фактически, я вручаю тебе свою жизнь.
Я была заинтригована. Мне бы бежать, бежать прочь из квартиры, из города, от него, от его секретов…
Дура я, на что я рассчитывала?
– Это было три года назад… – сказал он, и мир мой снова рухнул в пропасть.
Ему было стыдно смотреть мне в глаза, и он отвернулся к окну. Не будь на окне занавесок, он увидел бы меня, выражение моего лица… все остальное. Он не видел. Смотрел в темноту за окном и говорил, говорил…
Не слышал, как я встала, взяла нож со стола. Не слышал моих шагов.
Я до сих пор помню его скорее изумленный, чем испуганный вскрик, помню, какими глазами он смотрел на меня.
Я, плача, сказала:
– Это я была той девушкой…
Лезвие глубоко вошло ему в горло, заливая мои руки кровью человека, которого я любила, человека, которого так желала, человека в белом шарфе…
Матвеева замолкла. Молчал Абрамов, переваривая услышанное.
– Один поворот не в ту сторону, понимаешь? Всего один, но сколько всего он изменил… Мы каждый день делаем повороты, не задумываясь, что ждет нас за ними. То, что я сделала – это тоже был поворот. Я не могла поступить иначе. Помнишь, я клялась, что накажу убийцу Андрея?
– Ты задумалась? Хоть на секунду?
– Нет. Я слушала его. Про то, как он попал в плохую компанию. Про то, как то, что они творили на улицах, казалось ему развлечением. Чем–то крутым. Про то, как однажды они напали на ту семейную пару, а затем – на нас… Не было раздумий. Было… Да много чего. Боль. Сожаление. Облегчение. Ведь самого начала было ясно, что эта любовь – любовь– страдание…
– Но ты любила его!
– Да. Но я любила и Андрея.
Огромные глаза Татьяны, пустые как вычерпанные колодцы, казалось, смотрели Абрамову прямо душу.
– Так бывает, Саша. Любовь не всегда приносит радость. Иногда – и боль. Я любила Стаса, любила безумно, и я благодарна Богу за эту любовь, потому что она доказывает – я человек, я могу чувствовать. Но моя любовь не отменила того факта, что он – причина смерти Андрея. А я была готова на все ради своей любви… Понимаешь теперь, почему меня не пугают ни изолятор, ни колония? Меня больше вообще ничего не может напугать. Я умерла уже дважды: один раз – на том асфальте рядом с Андреем. Второй раз – на кухне в квартире Стаса… А в деле написано «личная неприязнь»…
Саша остановил машину у отдела. Припарковался кое–как, криво, косо, неправильно. Вышел, зашел, прошел в кабинет. Взял лист бумаги и ручку – первую попавшуюся. Написал пару строк и вышел в коридор. Несколько шагов, открытая дверь, и Панов поднял голову от стола с бумагами.
Саша молча положил на стол заявление. И развернулся, чтобы уйти.
Василию Георгиевичу понадобилось совсем немного времени, чтобы проглядеть написанное.
– Абрамов, не глупи! Ну, чего ты хочешь?! Хочешь, дело твое проблемное Петрову отдадим?!
Саша помотал головой.
– Не надо, Василий Георгиевич. Спасибо за все, но – не надо.
И, прежде чем Панов получил возможность начать его уговаривать, вышел из кабинета.
Он снова остановил машину у большого цветочного магазина. Выбрал пять роз – самых больших и самых ярких.
Настя открыла дверь после второго звонка. Волосы у нее были мокрые, в руках полотенце.
– Рано ты, – сказала она с удивлением. – Я даже думала, стоит ли из душа вылезать, мало ли, кого принесло…
– А я уволился, Насть, – сказал Саша.
И, широко улыбаясь, шагнул через порог.
Июль–август 2015 – август 2022.