Человек Системы

Это меня не удивило бы по тон простой причине, что соответствовало тогдашнему нашему имперскому политическому мышлению, прежде всего в отношении социалистических стран Восточной Европы. Стран, которым при нашем активном участии, более того, по нашей воле в конце сороковых годов были навязаны политический режим, экономическое устройство, внутренние порядки, отвечавшие нашим представлениям (добавлю — того времени) о социализме. Это была одна из крупнейших ошибок нашей политики. Мы предпочли хорошим, взаимоуважительным отношениям с соседями военно-политический союз, который к тому же сопровождался грубым вмешательством в их внутренние дела. Тогда за это приходилось платить берлинскими, венгерскими, чехословацкими событиями. Но настоящий час расплаты наступил в конце восьмидесятых годов.

Нельзя сказать, что ненормальность, опасность положения, сложившегося после принудительной «социализации» восточноевропейских стран в конце сороковых годов, не была замечена. Уже в первые годы после смерти Сталина начались какие-то изменения в наших представлениях, пробивалось, пусть с трудом, понимание того, что надо считаться с экономическими и политическими интересами наших соседей.

Андропов, наверное, не мог вырваться за рамки противоречивого сочетания тех и других представлений. Но, судя по тому, что я знаю, он выделялся среди послов в странах народной демократии тем, что был больше других открыт для новых идей и раньше своих коллег перестал относиться к стране, в которой был аккредитован, как секретарь обкома к своей области.

Сами трагические события в Венгрии в конце октября — начале ноября 1956 года наложили очень глубокий отпечаток на Андропова. Он оказался в их политическом эпицентре. Понимал он их — это я знаю от него самого — действительно как вооруженную контрреволюцию, которую надо подавить, и это повлияло на его политическое мышление. Вместе с тем он, я уверен, лучше других видел, что распад существовавшей в Венгрии власти, размах и накал массового недовольства имели своей причиной не столько то, о чем говорилось официально — заговор контрреволюционеров и происки из-за рубежа, сколько реалии самой венгерской действительности. Связанные, в частности, с тем, что все сталинские извращения, произведенные на свет у нас, были пересажены на венгерскую почву и приняли там еще более уродливые (если это только возможно) формы. Видел  он и экономические проблемы, созданные неравноправным положением Венгрии в торгово-экономических отношениях с Советским Союзом.

На отношение Андропова к событиям а Венгрии, наверное, повлияли и личные, чисто эмоциональные впечатления. К нему стекалась информация о действиях тех, кто восстал, об их безжалостных, расправах с коммунистами, партийными работниками и государственными служащими. Немало пришлось пережить и ему самому. Я уже упоминал, что события, в центре которых он оказался, стали причиной серьезной, на всю жизнь, болезни его жены. Вокруг посольства шла стрельба. Обстреливали и самого Андропова, в частности, когда он выезжал для встречи А.И.Микояна на аэродром.

Ну а, кроме того, нельзя переоценивать и степень интеллектуальной и политической зрелости Андропова в 1956 году — сорокачетырехлетнего провинциального партийного функционера, выросшего в сталинские времена, не имеющего международного опыта, воспитанного на жестких идеологических догмах. У меня сложилось впечатление, что у Андропова в результате как особенностей его интеллектуально-политического багажа, так и политических событий, в центр которых он попал, сложился определенный психологический комплекс. Люди, знавшие Андропова, назвали его позже «венгерским комплексом», имея в виду очень настороженное отношение к нарастанию внутренних трудностей в социалистических странах и — это уже моя оценка — излишне быструю готовность принимать самые радикальные меры, чтобы предотвратить перерастание этих трудностей в острый кризис. Хотя, надо сказать, в отличие от многих других наших деятелей к причинам такого рода кризисов он не относился примитивно, видел их более глубокие экономические, политические и идеологические составляющие и, не исключая применения силы, вместе с тем не сводил к последнему антикризисные меры.