ЧЕЛОВЕК С ГОРЯЩИМ СЕРДЦЕМ

Все засмеялись, артист скрылся, а на аплодисменты неожиданно вышел член комитета «впередовцев» учитель Григорий Мерцалов:

— Граждане! Городская организация РСДРП открывает захватным порядком революционный митинг... Слово товарищу Артему! Пусть его послушает и буржуазия, и представители царской деспотии.

А за кулисами Шаляпин и Сергеев. Два Федора, оба рослые и басистые. Певец дружески похлопал по спине молотобойца, который приходил к нему в гостиницу договариваться насчет концерта:

— Двигай; Артемий, к рампе! И я послушаю.

Артем вышел и глянул в притихший зал. Полицмейстер сразу узнал в нем того самого парня, что требовал пропустить демонстрантов с паровозостроительного, и двинулся к выходу — распорядиться о задержании. Но где там, не люди — стена, пробиться невозможно.

Федор вмиг оценил обстановку. Здесь люди разных общественных слоев. Но враги сейчас бессильны в своей ненависти.

— Рабочие, подобно вьючному скоту, везут на себе богачей. А тираны твердят: никаких политических требований! Дескать, спор хозяина и труженика можно уладить одними подачками. Прибыль дают, мол, машины и станки, а не люди. Верно ли это? Когда бастуют водопроводчики, вроде и трубы есть, и насосы в наличии, а пить- то нечего, и денежки не сыплются в мошну хозяев! Когда бастуют железнодорожники, вроде и паровозы есть, и рельсы на месте, а движения на дороге нет! Так долго ли вы, товарищи, будете терпеть нищету и унижения? Власть имущим покорность на руку. Но если вы люди, требуйте прав и свободы!

Занавес опустился перед взволнованным залом.

Васильев и Даша Базлова еле пробрались за кулисы. Растолкав друзей, Саша отвел Артема в сторону:

— Базлова, хозяйка новой конспиративной квартиры.

— Давно мечтаю обосноваться на Сабурке! — признался Федор, разглядывая Дашу. — Идеальное место для подпольных дел!

— Конечно... — подтвердила девушка, взволнованная оказанным ей доверием.

Федор медлил уходить. Оглянувшись на Шуру Мечникову, стоящую за его спиной, он нахмурился и сказал:

— Слышите свистки? Дом оцеплен полицией. Вам, девчата, незачем рисковать. Идите пока вдвоем, а я догоню. Дорогу знаю.

Дружинники расступились. Даша и Мечникова беспрепятственно миновали полицейский кордон.

Девушки шли по Конюшенной. Удастся ли Артему вырваться?

Люди из Народного дома растекались по улицам, переулкам. Вскоре Даша и Шура остались одни. Ночь темная, едва освещенная тонким серпом молодого месяца, проглядывавшего сквозь перистые облака.

Шаги... Девушки обернулись. Какой-то прощелыга. На ногах рваные опорки, на голове помятый котелок. Бредет, пошатываясь, и горланит:

Золотая наша рота
Тянет беса из болота...

Голос противный, скрипучий. Даша и Шура прибавили шагу, но босяк стал догонять. Рослая Базлова успокоила Шуру:

— Пусть только тронет! Не с такими справляюсь в отделении буйнопомешанных, — и, полная решимости дать отпор бродяге, сжала кулаки.

Босяк приблизился. Луна осветила премерзкую ухмылявшуюся рожу. Острые усики и бородка, под глазом огромный синяк.

— Чего тебе? — спросила Базлова. — Только тронь меня, пьянчуга, и я кликну городовика! Будка за углом.

— Вот как раз этого-то делать и не надо, — куражился тот. — Разрешите, мамзель, взять под ручку. В обхождении с красотками имею понятие...

Мечникова пригляделась и всплеснула руками:

— Артем?! В таком виде... Где же костюм, что мы тебе купили?

— Говорил, зря тратитесь. Так оно и вышло!

И, весело рассмеявшись, рассказал, как ему удалось объегорить полицию и жандармов.

Спешное переодевание произошло за кулисами в Народном доме.

Володя Кожемякин сунул Федору опорки, модник Васильев отдал свою поношенную визитку, а Николай Чинов поменялся с ним головными уборами. Шаляпин с досадой смотрел на нехитрый маскарад, а затем усадил подпольщика перед зеркалом и озабоченно поскреб ногтем свой округлый подбородок.

— Картуз долой! — вдруг воскликнул он и, сорвав со Щербака котелок, бросил его на пол, растоптал, а потом напялил на голову Федора. — Вот именно. А теперь...

Шаляпин склонился над Федором и стал накладывать грим.

— Полиции я сроду не любил, даже боялся... Перед кем только не приходилось шапку ломать! Да и сейчас любой жандармский ротмистр оскорбить может. Концерт нынешний не простят...

Шаляпин отступил на два шага, довольно усмехнулся. Глянул на себя в зеркало и Сергеев. Ну и превращение! Под глазом радужный синячище, нос горького пьяницы.

— Хорош, хорош! — одобрительно бормотал певец. — Мать родная не узнает. А теперь катись отсель, да поживее! — И добавил: — Должен сказать тебе, Артемий, — ты златоуст, право, златоуст!

Полицейские, взглянув на Федора, брезгливо толкнули его.

— Пошел вон, мразь!

...Вот и Сабурка. Даша провела Федора и Мечникову служебным ходом на второй этаж больницы в комнатушку с окном в густой парк. Недурно! Отсюда и спрыгнуть можно.

— Но как же вы, Даша? Ведь стесню вас?

— Да ничуточки! Я и товарищ Шура заночуем в ординаторской. Наш доктор Тутышкин — социал-демократ и в курсе дел. Отдыхайте!