— Какой мундир, Ефросинья Васильевна? — отступил поручик Десятое.
— Ваш, разумеется! А вы наденете пиджак и сапоги товарища Артема.
— Позвольте, сударыня… — покраснел поручик. — В принципе я не против, но… В таких обносках неприлично! Честь офицера…
— Чепуха, — махнула рукой Ивашкевич. — Ничего вам не сделается. Я вас не узнаю. Кто всегда восхищался романтикой революционного подполья? Сейчас вы получили возможность приобщиться к ней.
Офицер стал расстегивать китель. Однако эта учительница весьма энергичная особа! Кто бы мог подумать…
А на улице волновалась Шура Мечникова: где же Мина? Нашла ли Фрося в зале Десятова? Что там происходит?
Полиция плотно окружила подъезд и осматривала всех выходящих из земской управы. Расступалась перед «чистой публикой» и пристально вглядывалась в каждого рабочего, студента. Некуда этому Артему деваться. Разве что на небо… Так ведь далеко не ангел!..
— Тпру-у! — осадил Яков Фомич жеребца у самого подъезда земской управы и обернулся к Стоклицкой: — Здеся, что ли, барыня?
Та вышла из экипажа и направилась к дверям.
Участковый пристав, франтоватый, в белых перчатках, преградил ей дорогу:
— Повремените, мадам! Видите, какой тут Вавилон?
— Да, но меня вызвали! Там в обмороке человек, нужна срочная медицинская помощь…
— Люди разойдутся — тогда пожалуйста. А сейчас в сторонку.
Поздно… Как нелепо все получилось!
Однако волновались они напрасно. На ступеньках крыльца показался блестящий офицер. Он бережно придерживал под локоток красивую даму в нарядной шляпке со страусовым пером. Та весело щебетала, а поручик, полный внимания к своей очаровательной спутнице, в ответ похохатывал приятным баском.
Артем и Юлия Федоровна, жена доктора Тутышкина, безукоризненно играли роль влюбленной парочки.
Городовые разомкнули кольцо и отдали офицеру честь. Козырнув в ответ и осторожно пробираясь сквозь толпу, он картавил:
— Пардон, господа, пардон… Мерси!
Увидев венскую пролетку с Забайрачным на козлах, поручик сказал своей даме:
— Нам повезло, милочка. Ты свободен, ванько?
— Так точно, вашескородие! — радостно гаркнул «извозчик». — Эх, и прокачу на дутиках — лихо, с ветерком! Куда изволите?
— В Сокольники, братец. Летняя ресторация «Тиволи»… Гони!
Экипаж, мягко покачиваясь на рессорах, унес парочку вверх по Сумской, в аристократическую часть города.
Шура облегченно вздохнула.
У подъезда началась свалка. Изнутри напирали, а полиция не успевала сортировать людей, вылавливая подозрительных. Вскоре под конвоем стояло больше десяти арестованных «Артемов».
— Всех в участок! — скомандовал пристав. — Там разберемся.
РОТМИСТР АПЛЕЧЕЕВ НЕРВНИЧАЕТ
В полицейском участке выяснили личности задержанных. Половину тотчас же отпустили, остальных отвезли к ротмистру Аплечееву.
Но приметы всех этих «Артемов» даже приблизительно не сходились с данными, которыми располагали жандармы об этом неуловимом революционере.
По сведениям шпиков, настоящий Артем был «лет 23, шатен, ежиком стрижется, усы совсем маленькие, лицо худощавое, нос большой, носит немецкую кепку с пуговкой наверху, одевается в рубаху, подпоясывается ремнем, подражает рабочему костюму…» А эти — разве что в рабочих костюмах, вот и все сходство.
— Всех вон! — бешено заорал Аплечеев на дежурного унтера, а своим подручным показал кулак: — Ну, доморощенные лекоки[3], даю вам сроку месяц. Не выследите Артема — сгною в тюрьме за пособничество и укрывательство революционеров.
Ротмистр отлично понимал — Артем не дурак. Видя, что кольцо вокруг него смыкается, он непременно уедет из Харькова. А не станет Артема — город успокоится.
Однако вскоре жандарм сам же написал губернатору такое донесение:
Ротмистр нервничал. Закрыть бы этот Народный дом — рассадник крамолы. Что же дальше писать? Если не изложить губернатору подлинные события, это сделают другие. Пусть и его превосходительство вкусит от горькой истины!
Позор! Рабочие ставят ни во что местные власти. Долиберальничались!