Человек с горящим сердцем

— Силовать не стану. Дашке и зятю Юрию привет! Вернулся Федор на хутор к сестре поздно вечером. А утром, непривычно задумчивый и молчаливый, стал собираться в дорогу. Даша не перечила. Знала: уж если брат что-то решил, нет на свете силы, которая могла бы остановить его. Федор обнял Дарочку, приласкал детей и вышел за калитку.

— Прощайте, дорогие!

— Дядя, а ты скоро вернешься?

— Скоро, мои милые, скоро… Время летит, как ветер весной!

Даша по-матерински обняла, поцеловала «непутевого» брата и незаметно сунула ему в карман пятерку. Сам-то никогда не попросит.

Сергеев шел неторопливо, своим обычным уверенным шагом. На нем чистая, заштопанная Дарочкой рабочая блуза и брюки из ластика. Солнечный день или непогода, зима или хлесткий ветер с дождем — для Федора все нипочем. Главное — цель, к которой он неуклонно стремится, как стрела, выпущенная из лука с туго натянутой тетивой.

КТО ЖЕ ИУДА-ПРЕДАТЕЛЬ?

Федор злился. Ну и Николаев, будь он неладен!

Уйма заводов и фабрик, тысячи рабочих, и все народ боевой. Но проклятая охранка здесь особенно коварна и хитра. В апреле полиция накрыла отлично налаженную типографию, а в мае снова обезглавила городской комитет.

Третий день Федор (здесь он — Виктор) мается на чердаке домика на окраине. Через одно слуховое окно видно купола церквей, элеватор и корабельные мачты, в другом — желтеет скучная степь.

На эту «чистую» квартиру Сергеева поместили товарищи с явки, пока без права выхода в город. Вечерами его посещает Алексей Ухов, разметчик с Адмиралтейского судостроительного завода. Недавно вернулся из ссылки.

Он советует Федору:

— Надо выждать, Виктор… Сперва всё взвесим и обдумаем.

Федор нетерпеливо вышагивал по тесному чердаку. Солнце накалило крышу, дышать нечем.

— Известно, комитет предан провокатором. Но кто этот иуда? — спрашивает Виктор. — Надо разворачивать работу, а тут…

— Не торопись… — уговаривает его Ухов. — На воле из комитетчиков, кроме меня, остались трое. Саша Борисов — слесарь с Французского завода. Еще мальчишками дружили. Семен Котелевец, монтер электростанции. Дважды был задержан с листовками. Уехал к больной матери в Херсон, только потому и спасся от ареста. Третий — Иван Чигрин, или Чумак. Тот, что на явке… Человек железный!

Все вне подозрения, и, однако, один из них предатель. Ухов прав: только начни сколачивать комитет — осведомитель сразу выдаст его жандармам. Кто же из этих троих? Как вывести провокатора на чистую воду, если город «прошпикован» агентами охранки, во, главе которой прожженный царский опричник поручик Еремин? Задача!..

— Ладно, — сказал Федор, присаживаясь на кирпичный дымоход. — Посмотрим на дело трезво. Жандармы не зря оставили на свободе трех комитетчиков. Расчет простой — вызвать у подпольщиков взаимное недоверие. Допустим, мы не клюнем на их удочку и пополним комитет. Тогда господин поручик снова пустит в дело провокатора, и всех нас…

— Что же ты предлагаешь?

Федор вскочил и снова зашагал по чердаку.

— Минуточку, минуточку! — потирал он пальцами виски, словно ловя ускользающую мысль. Увлекшись, налетел на перекладину меж стропил. — А, черт! Тут и выпрямиться нельзя… — Ощупал на лбу шишку. — Слушай, Алеша, внимательно. Возникла одна забавная идейка!

Федор выглянул в слуховое окно. Рабочая слободка уже погружалась в густые сумерки.

Ухов внимательно слушал. По мере того как Федор развивал свой замысел, менялось и выражение лица Алексея.

— Такое придумал… Тебе — жить легально?! Не выйдет.

— Ты только достань деньги и необходимую одежку. Обманем жандармов — ручаюсь! Другого выхода нет.

Сергеев так убеждал и доказывал, что Ухов скоро сдался, поверил в его план.

— Сколько же надо пробыть на легальном положении?

— Пока не выведем предателя на чистую воду, — ответил Федор. — Мы успеем укрепить организацию и обезвредить провокатора. А нырну я в спасительное подполье лишь в самый последний момент. Думаю, что с месяц продержусь. Важно на первое время притупить бдительность жандармов. Надеюсь, Осип благословит нашу идею… Пригласи завтра сюда Ивана Чигрина.

«Осип»… Так революционеры шифровали в своей переписке и разговоре Одессу и Южное бюро ЦК «большинства».

Утром пришел Иван Чигрин. Лет тридцати, высокий, он казался суровым, но обладал чисто украинским чувством юмора. Выслушав Федора, он насупил черные брови, разгладил висячие усы.

— Ну-ну, побачимо, что из этой штуки выйдет! Сегодня же запрошу Осипа. Если одобрит — действуйте…

Дня через два он передал Федору через Ухова одесское «добро», и Алексей в тот же день приволок узел одежды и пятьдесят рублей.

Виктор переоделся и глянул в зеркало. Не то приказчик, не то коммивояжер солидной фирмы. Даже трость с модным набалдашником! Поправив соломенную шляпу-канотье и подкрутив реденькие, недавно отросшие усики, Сергеев подбоченился перед кривым хозяйским трюмо.

— Ну как? — спросил он. — Поверят?

Ухов придирчиво осматривал его, наконец сказал:

— Артист! Вполне хорош. — И озабоченно нахмурился. — А как у тебя насчет сапог? Не грязноваты?